Девочка-маугли, воспитанная книгами, кошками и деревьями
2 марта 2014, 17:03—18:04. По дороге с работы вышла в Центре — хотела посмотреть на Красную площадь. На катке играют в хоккей какие-то дети, однако посторонним В. Антивоенный несанкционированный митинг, из-за которого всё перекрыли, не застала. ещё 37 картинок
Девочка-маугли, воспитанная книгами, кошками и деревьями
...фигня творится совсем близко. Сегодня после большого перерыва зашла погулять в родной Филёвский парк. Деревья вдоль дорожек лишились всех боковых веток и пронумерованы зелёной масляной краской прямо по коре. Красота — отворотясь, не налюбуешься. Очень сомневаюсь, что старым липам такая жёсткая обрезка на пользу. А главное, зачем? Кому эти ветки мешали? Летом была приятная тень, весной и осенью радостно было смотреть на листья не в 15 метрах над головой, а в 2-3. Судя по номерам, изуродовано 400 с лишним деревьев, в том числе самые старые в парке, напротив Минской улицы. Парк вдоль и поперёк изъезжен колеями, изрыт траншеями, вдоль дорожек очень криво натыканы новые фонарики, при том, что остались и старые бетонные столбы. Это всё ещё можно списать на эффект «полработы». Обрезанные деревья — нет. Интересно, в администрации парка есть люди с профильным образованием?
За последние 20 лет часть окружавших меня знакомых заболели трудоголизмом. Можно сказать, что их примерно столько же, как знакомых, больных алкоголизмом, наркоманией, или другими зависимостями.
читать дальшеНо трудоголики для меня всегда существовали где-то отдельно от всех остальных, выше перечисленных. Вот есть люди, которые пьют стаканчик вина пару раз в неделю за ужином. А есть люди, которые уже не безобидно попивают вино, они - алкоголики. И мы отличаем, когда кто-то спивается. А когда человек трудоголит, это что-то другое - по крайней мере я долго так думала.
Я сама трудоголизмом тоже поболеть успела, во всех его проявлениях. И меня "вытрезвили" известные события. Один раз я доработалась до ручки лет в 26, и пару месяцев просто лежала пластом. страдая классическими симптомами выгорания. Но у меня тогда был молодой и выносливый организм, он выкарабкался как-то, и я спокойненько продолжила в том же духе. Хотя я долго пыталась организовать весь свой быт так, чтобы еще что-то успевать урывками между делом, и чтобы жизнь не совсем разваливалась, проблемы росли. и наконец все сгустилось в известную кучу, которая меня таки добила. Во второй раз я проснулась в больнице с известным диагнозом, и пролежала уже около трех лет, с небольшими перерывами. За это время успела нужное количество раз хорошенько испугаться, подумать о своем поведении, и смириться с тем, что просто больше нету сил на такое "пахалово". И потом я училась нормально жить. с переменным успехом.
Я думаю, что от этого самого "трудоголизма в голове" я вылечилась сравнительно недавно. Я имею ввиду не вот эту работу - фактическую - я давно не могу работать сутками, просто потому, что тело устроит забастовку, и все, я опять слягу на две недели. Я имею ввиду перестройку в голове. Когда начинаешь хотеть иметь жизнь за пределами работы. Собственно, секрет ведь в том, чтобы жизнь, которая есть вне работы, радовала. А не вызывала это самое желание от нее убежать (В работу-то мы сбегаем от других проблем).
Первые годы после болезни я жила где-то на середине между выздоровлением и безысходностью. Я жила, отдыхала, путешествовала, валялась на диване с книжкой, и играла с кошечками, но между этим скучала о работе в адском режиме, как о хорошем друге. Или как о приятном наркотике, который пришлось бросить, потому что здоровье не позволяет. И на спорт я ходила с таким же ощущением: я занималась там, "как человек", все время преодолевая желание "упахаться там до полусмерти", загрузить на все тренажеры плюс 30 кг, пробегать еще часик, и вообще, довести себя до такого состояния, когда домой уже практически летишь, не чувствуя ни своего веса, ни тела, ничего.
Понимание, что сейчас все лучше, пришло сильно не сразу.
А потом так получилось, что я пронаблюдала вблизи падение двух знакомых, которые вот прямо при мне съехали в эту яму.
Я не могу сказать, с чего именно это начинается. У обоих было недовольство своей жизнью, и конечно - личной жизнью. Потерянная любовь, ненайденная новая. Нежелание вступать в серьезные отношения, и нехватка чего-то от вечных one-night-stand-ов. Нерешенные драматичные проблемы с родителями, которые вроде преодолели, а на самом деле они кипят, как никогда раньше. Обиды на отцов, которым всего мало и никак не угодишь, разочарование мамами. которые никогда не заступились.
В общем - вдруг что-то случилось, и они начали работать. Ну т.е. они и так работали немало. а тут вдруг как-то появился у одного "новый проект", который пока не приносит денег, но приносит много радостей (а другую работу пока бросать тоже нельзя, а у второго - просто вторая работа. Т.е. был дизайнерский фриланс, который как бы кормил, но мало, и вот человек гениально придумал взять к нему еще тяжеленнейшую ночную работу. И вот оба надрываются и эйфоризируют. Рассказывая, как они круто придумали, и как у них все хорошо пошло, и какая жизнь стала простая и наполненная.
На самом деле я вижу, что ничего там не отлично, они вообще ничего не успевают, даже простая бытовуха практически вся задвинулась так далеко за горизонт, что даже уже не вспоминается. О человеческих отношениях я вообще молчу... Но я понимаю, что происходит с людьми. На них очень сильно надавил объем работы, они под давлением прогнулись. С горя успели в 8 раз больше, чем могли бы. И у них - адреналин и эйфория. И они - крепкие, поэтому довольно долгое время все как-то еще работает, и нету ощущения совсем уж полного апокалипсиса.
А со стороны видно, что на самом деле оно все катится именно туда. Человек (очень обязательный, обычно), начинает страшно-ужасно извиняться, потмоу что ему приходится чаще и чаще отменять все. простейшие вещи, от коротких встреч до отправленных мелочей. И пишут: "Вообще никак не мог!", и описывает день, и это какой-то мрак. Потому что вначале, пару месяцев назад, все было так хорошо организовано, и так разложено по полочкам: до 3 часов ночи работаю, потом до 12 сплю, потом до 10 вечера (начало смены) еще столько времени, столько времени, вся жизнь впереди, а большая зарплатва уже заработана. А потом все как-то скатывается и размазывается: после работы не удается заснуть не то что в три - но и в 5, 7, 9, 12. И вот он уже совершил трагическую ошибку и сел пытаться работать. Но после этой самой смены ничего уже не работается. Получается только мучиться. Но и этот процесс втягивает, и вот человек работал с 10 до 3, потом тупил над следующей работой до часу дня. Потом убитый упал в постель в час дня, проснулся не менее убитый в 6-7 вечера. а потом, через пару недель такой жизни, он уже просыпается в 8 и 9 вечера. И тут он просыпается и видит, что то домашнее, над которым пытался работать ночью, ни фига никуда не провдинулось. Ошибок наделал, хвостов наоставлял, и вообще, работы там осталось еще так много. А заказов этих, фрилансерских. немного, но они есть, и пишут, и ждут чего-то. И садится, убитый. что-то им отвечать -а там уже и на вторую работу пора! А ведь надо иногда что-то жрааааать! Ой! А во что квартира превращается от такой жизни! Да кто же еще в эту квартиру заходит - да никто. И вот он прется, убитый, на вторую работу, запихивая в себя по дороге какой-то фастфуд. И при этом рассылает друзьям СМСки, мол. прости, то и это тебе не сделал, не успел.
А друзья сочувствуют и волнуются: "Ты там не перетрудись!" а он отвечает: "Да у меня все под контролем!" А тем, кто слишком заботится, начинает писать что-то вроде: "Ну это же мое дело - как хочу, так и живу, вот увидишь. ты не понимаешь, у меня на самом деле все под контролем!"
И второй - так же. У меня все под контролем. Уже который день падаю дома в постель, забив на то, что опять не хватило сил залезть под душ и что-то поесть. Потерял половину своего веса, и становлюсь похож на скелет. Все время очень хочу спать. но когда падаю в постель, еще почему-то полтора-два часа не могу уснуть, наверное от перенапряжения. А иногда встаю и начинаю работать - а то жалко же времени - лежать часами и не спать. Но у меня все под контролем!
В общем - не буду я вдаватсья в подробности, хотя их много. Человек невовлеченный, но находящийся в кругу ближайших друзей (т.е. получающий еще регулярные вести с полей) начинает видеть, что там давно разваливается все. Человек не справляется со всеми работами - и с первой, и со второй. От каждлой все время успевает только самое необходимое. в остальном вязнет - от усталости, стресса, и от того, что на самом деле просто все не помещается в день - хоть умри. Во что превратился быт, уже думать страшно. Сам человек становится изможденным, растрепанным и "убитым". Ничего за пределами работы он давно не успевает. Отодвигает, передвигает и откладывает. А если уже добирается до чего-то или кого-то - безучастен. погружен в свои мысли, и вскоре встает и уходит, потому что все равно в мыслях только она - работа.
И при этом человек не слышит. Ему рассказывают, как он плохо выглядит, как его состояние всех озадачивает, а он продолжает уверять. что во-первых все хорошо и под контролем, а во-вторых - очень скоро станет лучше. Это скоро, конечно, никогда не наступает, зато все методично становится хуже.
И вот вдруг у меня наступил такой момент прозрения. Одному из этих людей наш общий знакомый не дал заказик. Заказик был очень небольшой, но очень привлекательный и "вкусный", любой дизайнер очень бы обрадовался такому. И если была бы хоть какая-то возможность впихнуть это между уже имеющимися заданиями - попробовал бы. Потому что очень уж была симпатичная работка. Но, зная кучу дизайнеров кругом, этот человек не отдал этот заказ самому подходящему, а отдал менее подходящему. Честно и открыто обосновав это тем, что трудоголик не вызывает у него доверия, это только вопрос времени. когда он рухнет. и к его картине мира, которая не клеится уже со всех сторон, совсем не хочется добавлять что-то еще.
Послушав обиженный рассказ трудоголика, о том, как его обделили еще большим количеством работы, я пожала плечами: "Я ведь тоже уже давно тебя ни о чем не прошу, ничего тебе не предлагаю, и давно ни о чем не договариваюсь - хотя поводов столько же, как и было раньше - т.е. предостаточно!"
И тут я это увидела: я его давно никуда не зову, не приглашаю, и ничего не предлагаю. Хотя раньше мы делили многие большие и маленькие радости - от чашки кофе вечером в летнем баре (живем в 10 минутах друг от друга) то небольших совместных проектов. Но я уже привыкла к тому, что этому человеку не надо предлагать ничего. Они уже давно ни на что не соглашается, у него ни на что нет сил и времени, да и положиться на него нельзя, уже давно. Он обязательный, он всегда был обязательным, но он просто три раза отложит обещанное, просто потому, что он рухнул, не дотянув до финиша. А потом, на 3 раз, он сделает (принесет, пришлет) обещанное, потому что он таки обязательный. Но через такое усилие и такой немыслимый стресс, что я уже жалею, что предложила что-то.
Я вижу, что бытовая жизнь человека уже практически развалилась, личная уже давно отсутствует, как явление. Ему уже и не хочется, и не интересно ее иметь - это такая помеха, о которой вспомнишь, и вздохнешь с облегчением, что ее нет. Работа - как бы ее много, и ее много успевается, но т.к. поставленная задача раз в 10 больше, чем мог бы один человек, есть постоянное ощущение, что не складывается все. И по сути, заявленные проекты. плохо идут все. Потому что на каждый из них давно не хватает сил и времени, и вообще всего.
И здоровья - хорошо, что у человека такой большой запас здоровья. Но уже видно, что скоро оно закончится. И страшно подумать, в какой форме это тело заявит свою забастовку.
И все это катится вниз, а человек не видит. Не слушает, не замечает, или чувствует, но успешно отодвигает от себя неприятные мысли. И, что самое страшное - видно, что по разным причинам ему из этого выходить страшно. Потому что то, от чего он изначально убегал, там же его и поджидает, и оно ему не нравится. И оно, конечно, тоже стало хуже, от того, что не занимались.
И как-то глядя на всю эту картину, я поняла, что у меня эти люди вызывают такие же примерно ощущения, как знакомые, начавшие спиваться. Вот был хороший знакомый, но стало с ним невозможно говорить, общаться и что-то делать, потому что он чем-то таким болен. От чего все остальное теряет всякий смысл и интерес. И все бесполезно, и не мое это дело, его лечить, но он именно болен. И такие люди ведь меньше всего слушают родных и близких, когда им намекают на лечение. У него по-настоящему жизнь разваливается, а он не понимает. И лечить это нужно, силами специалистов - он явно уже не в состоянии сам из этого выйти.
Фотографии, увы, не похожи на малину. С малиной как - собрал, домой пришел, помыл, в процессе с десяток поддавленых и переспелых ягод выкинул (ну хорошо, два десятка), а остальное - в дело, либо на стол, либо в варенье. Красота! То есть процентный выход хорошего материала из собранного просто огромный! Поэтому ни у кого не возникает вопроса на тему того, как правильно отбирать малину - в отличии от истории с фотографией. Фотографии, повторюсь, не малина. Тут соотношение количества удачных и неудачных работ гораздо менее веселое, а потому и выбирать гораздо труднее. Давайте попробуем смириться с парой простых цифр, и для этого обратимся к классике фотографии.
читать дальшеИз воспоминаний печатника, работавшего с Ричардом Аведоном над проэктом Американский запад: Don't know what lens avedon used on the deardorff. That was the location camera. In the studio he had a sinar. Funny, I don't remember what film he used or anything technical. It was probably tri-x in d-76. I kind of blacked out being in the darkroom and processing and proofing 300 sheets of 8x10 film at a time.
То есть за одну сессию Аведон мог снять до 300 негативов форматом 8х10дюймов! Я, к сожалению, не нашел сейчас точных цифр (с цитатой), но помню, что Аведон сделал более 17 тысяч кадров за те годы, что снимал Американский запад. На выставке же он показал публике 125 работ. Итого выход - менее одного процента. Меньше, чем один к ста! Вдумайтесь в эту цифру… 1:100 на форматной камере. Прочувствуйте ее, осознайте. (Заодно прикиньте, сколько это стоило - так, для практики, учитывая то, что сейчас пачка в 25 листов стоит 80 долларов, и не забудьте приплюсовать проявку и контакты.) Более того, получается, что даже не с каждой сессии он оставил хотя бы по одной работе, по моим осторожным прикидкам там тоже выход где-то один к трем. Три съемки - одна фотография. На белом фоне. С мягким неконтрастным светом. В весьма статичной позе. То есть с технологической точки зрения проще уже некуда. Укладывается в голове? Идем дальше. Как снимал свои портреты Брессон (см. книжку tete-a-tete), надеюсь все в курсе? Примерно часовая сессия, три пленки, а на выходе - мы все знаем - сколько работ? Правильно, всего одна фотография. И это норма для портретной съемки постановочного и полупостановочного толка. Или вот возьмем современных авторов, например, того же магнумовского Питера Марлоу. Было дело, он снимал портрет Маргарет Тетчер, и вот как выглядят контактные отпечатки с этой съемки:
на выходе, само собой, всего одна картинка: Конечно, есть жанры, в которых соотношение снятого и отобранного материалов совсем другое - например, постановочный натюрморт или классического толка пейзаж а-ла дядька Адамс. Там, конечно, тоже не так чтобы 100-процентный выход, но уже и не один-к-ста. Ну а есть жанры и гораздо менее продуктивые - тот же стрит, например, особенно если это что-то а-ля Виногранд. Но в целом, если мы занимаемся фотографией, то нам почти всегда прийдется выбирать, выбирать и выбирать. И вот этот самый процесс выбора, по словам многих весьма уважаемых фотографов и фотокритиков, и есть чуть ли не самое главное в работе фотографа. Ну, как минимум, не менее важное, чем сам процесс съемки. Причем чем фотография менее постановочная, тем более важным становится именно отбор. Вот представьте себе, что вы дали выбирать самую хорошую картинку с вот такого контактного отпечатка маме изображенного на картинке ребенка:
Все мы прекрасно понимаем, что наша гипотетическая мамочка никогда, никогда-никогда не выберет ту картинку, которую выбрала Арбус, если только она не великий фотохудожник. Потому что обыденному сознанию, особенно отягощенному невежественной любовью к помпезности, пышности и буржуазному "обаянию" никогда не подняться до необходимого уровня абстрактного и образного мышления, никогда не задаться вопросом о человечности соответствующего порядка, ответом на который стала бы эта работа. Увы, но это так. Поэтому выбор, вероятно, действительно самый важный аспект работы фотографа.
Все это хорошо, выбор так выбор, но как его совершать? Как выбрать ту единственную работу, которая этого достойна? Как найти в себе силы отказаться от всех остальных, столь же близких и родных тебе картинок, где тот критерий, который позволит не терзаться сомнениями и не внимать чужим советам, наплевав на собственное "не очень важное" мнение? Простите, я вас огорчу, но простого ответа на этот вопрос нет. Конечно, есть определенные алгоритмы отбора, но они работают только в профессионально-прикладной фотографии, когда работа фотографа - не конечный продукт, а лишь один из винтиков в механизме журнала, рекламы или каталога. К примеру, возьмем стандартный фото-журналистский способ отбора работ, который описывает Кобре в своей книге:
Из всей пачки работ оставляем те, где есть требующийся издательству сюжет. Обратите внимание - не лучший, не самый интересный, а именно требующийся издательству сюжет. Сюжет, который отвечает четко сформулированной теме статьи.
Из выбранных на первом этапе работ оставляем лишь те, техническое качество которых нас устраивает и композиционное решение которых достаточно выразительно.
Теперь оставляем те работы, которые либо а) вызывают однозначную эмоцию у зрителя, либо б) содержат в кадре людей с эмоционально-выразительными жестами или лицами.
Среди оставшихся работы пытаемся найти те работы, которые могут вовлечь зрителя в процесс сопереживания.
Вот классический пример рабочей логики при отборе рабочего фото-журналистского материала. А теперь давайте представим, что такого же точно толка фото-журналистский материал отбирает фотохудожник для своей книги или выставки. Есть ли у него заранее заданный, проверенный десятилетиями работы и сотнями/тысячами выпусков формат представления, аналогичный формату периодического издания? Конечно, нет. Ну, по крайней мере, в первые 10-15 лет карьеры - врд ли. А мы ведь говорим именно о проблемах выбора у еще не так чтобы совсем сложившихся профессионалов. Значит, формата нет, иди куда хочешь, выбирай как хочешь, критерии - любые, никто нашего фотографа не ограничивает и не направляет. И вот тут начинается, собственно, все веселье. И основа этого веселья - извечный вопрос "а зачем я снимаю"? Потому что в рабочей съемке вопрос "зачем и как" не стоит никогда - есть конкретная цель (деньги) и есть способ (максимально точно и при этом не жалея таланта на поиск нового попасть в жестко заданный формат). А в съемке для себя - увы, критерии отсутствуют. Вернее, они тоже есть, причем не менее жесткие, но мы так не привыкли им доверять. Нас так долго учили, что это не критерии, что это самомнение, что ты что тут, самый умный? больше всех знаешь?, что правильный ответ есть - и он в конце учебника…. нас так долго этому учили, что мы совсем перестали верить в себя. А ведь только на основе этой веры в себя, только на понимании того, что никакого ответа - как и никакого учебника - по сути дела в творческой фотографии нет и лежит возможность выбрать лучшую фотографию. Представьте себе, что Арбус выложила бы свои картинки на, скажем, ДИСФО и попросила помочь выбрать самую хорошую. Или, скажем, если бы это соответствовало тематике, на МАЙВЕД. Представляете, что бы она там услышала о себе? И понятно почему - что один, что другой ресурсы - это такое же жестко ограниченное профессиональное пространство (ДИСФО, пожалуй, в силу своей структуры, более жесткое), как и любая редакция фото-журнала. Не в смысле, к сожалению, уровня участников (хотя он и растет, что не может не радовать), а в смысле того, что это пространства фотографии прикладной, с четко понятным потребителем, предъявляющим такие же понятные и жесткие критерии хорошо-плохо, и любая попытка отклониться от рыночного мейнстрима вызывает столь же жесткую реакцию. Для любой подобной тематической фотографии можно легко построить логику выбора "правильной" картинки - так же легко, как это сделано у Кобре в отношении фотографии репортажной. Достаточно четко понять, какое сообщение должна передавать фотография, кому оно предназначено и какие есть общепринятые нехудожественные критерии в той среде потребителей, на которую ориентирован данный сегмент коммерческой фотографии. Вся эта логика очень и очень точно описана в массе учебников по теории рекламы, все разложено по полочкам и разжевано до состояния пюре, поэтому лезть в эту тему глубже кажется мне просто странным. Главное, что стоит на мой взгляд, понять это:
прикладная фотография всегда ориентируется на некий формат
формат состоит из системы технических ограничений, эстетических норм и интенционных императивов
профессионализм в какой-то области - это понимание формата и владение им
талант и мастерство фотографа состоят в поиске нового в рамках формата и постепенном его видоизменении
Но вернемся к вопросу отбора картинок снятых "для себя" - самому сложному вопросу. Как быть тут? Ответ прост: смотреть. Не отбирать картинки "на лету", а давать им отлежаться. Возвращаться к ним. Смотреть снова и снова, пропускать через фильтр разных настроений, смотреть на них через призму разных дней, искать в них нечто, что позволит любоваться ими сегодня, завтра и еще через год. Для этого работы надо печатать и держать перед глазами. Найти на стеночке место, прикрутить туда магнитную доску и вывешивать там работы (наиболее подходящий форма 15х20, как показывает практика), а потом смотреть на них и думать. И через неделю-другую какие-то работы захочется снять. Потому что они не универсальны, потому что подходят только под определенное настроение, в них нет чего-то глобального, только сиюминутное. А такие работы редко бывают удачными. Работе нужно время на то, чтобы заговорить с вами, чтобы показать себя во всей полноте. Опытный фотограф, конечно, увидит работу гораздо быстрее, чем новичок, но и унего это происходит в большинстве случаев не мгновенно. Да, бывают такие работы, которые бьют по глазам сразу, работы гениальные, великие, несомненные - но сколько их удастся сделать за жизнь? Все остальные - хорошие, отличные и прекрасные, требуют времени и сознательных усилий для восприятия. Поэтому фотографии надо печатать, вешать и высматривать.
Если же у вас нет амбиций становиться великим или известным, если вы снимаете только для себя - то просто оставляйте те работы, которые вам наиболее близки и созвучны, которые любит глаз. Сейчас речь не идет об учебных картинках (там-то все просто: есть задание, есть критерии, отбор вообще не представляет собой проблемы), речь идет о некой съемке "понравилось - вот и снял". Но все равно, крайне желательно отбирать картинки по "развесочному" принципу - как минимум, дубли, которые которые относятся к одному сюжету, надо выводить на экран одновременно - и отбирать в условиях одновременного, а не последовательного просмотра. При последовательном просмотре - одна картинка за другой - уровень отбора очень сильно падает, глаз работает не так, как нужно, он видит частности, вместо того, чтобы видеть общее и отталкиваться от него. Только одновременный просмотр дает возможность объективного выбора. На практике это означает очень простую вещь: вы либо печатаете и вешаете картинки рядом, либо выводите их в лайтруме или аппертуре (или чем-то похожем) рядом на большой экран - и смотрите. Ключ - несколько работ рядом и четкое понимание критериев, по которым вы отбираете, этакая внутренняя вера в "добро" - т.е. в те критерии, которые для вас сейчас важны. Хотите передать романтику вечернего Рима - значит смотрите на картинки с точки зрения романтизма, а все остальные критерии и сомнения долой. Если вам потом захочется выбрать картинки с какой-то другой мотивацией - вернитесь к ним и пересмотрите их с другой точки зрения, но сейчас, в данный конкретный момент, цель должна быть четкой, ясной и понятной. Иначе… иначе никак. Стрелять надо в конкретную мишень и целиться можно только в одну точку. Тогда есть шанс попасть. Следующий выстрел может быть в совсем другом направлении - но тоже опять-таки только в каком-то одном и очень, очень четко определенном. Тогда есть какой-то шанс, а во всех остальных случаях ваши сомнения вас съедят и вы перестанете получать от фотографии хотя бы какое-то удовольствие. Посмотрите на контакты Марлоу - сколько разных по характеру и образу потретов у него получилось. Но только один, только один отвечал словосочетанию "Жлезная Леди" - и именно его Марлоу и выбрал. Это не вааще-лучшая фотография в съемке, это лучший портрет Железной Леди. И в этом вся соль.
Девочка-маугли, воспитанная книгами, кошками и деревьями
Спасшийся (притча)
После кораблекрушения одному человеку удалось спастись, доплыв до необитаемого острова. Из обломков корабля, которые волна прибила к берегу, он соорудил себе хижину. И ему ничего не оставалось, кроме как молить Бога о спасении.
Но однажды, когда в поисках пищи человек ушёл вглубь острова, пошёл дождь и в небе засверкали огромные молнии. Вернувшись к своему жилищу, он увидел, что оно объято пламенем.
«Боже, за что?» – только и смог сказать он.
А на следующее утро, проснувшись, человек увидел приближающийся к острову корабль.
– Как вы оказались здесь? – спросил он матросов, когда их шлюпка пристала к берегу.
РОДИТЕЛИ «ЗАКАЗАЛИ» ДЛЯ МЕНЯ КОРРЕКТИРУЮЩЕЕ ИЗНАСИЛОВАНИЕ. И ТЕПЕРЬ Я БЕРЕМЕННА
Здравствуйте. Я уже давно читаю вас, но решиться написать никак не могла. Возможно, моя история покажется кому-то мерзкой, поэтому... извините. Мне очень стыдно и горько писать о таком, но я больше не могу оставаться неуслышанной.
Сейчас мне 19 лет. Думаю, стоит начать просто с разговора о жизни, да?
Я всегда была тихим ребенком. Любила читать, занималась музыкой, постоянно сидела дома, так как друзей у меня не было, а в школе гнобили. Я была уязвима, поэтому стала легким объектом для издевательств. Узнав об этой ситуации, мать перевела меня в другую школу. Ситуация не изменилась. Я оставалась аутсайдером до окончания школы.
Что касается личной жизни, то мальчиками я никогда не интересовалась. И девочками тоже. Отношения казались мне чем-то недосягаемым, ведь в то время я была ходячим комплексом. В 13–14 лет все мои одноклассники имели пару, а я по-прежнему была одна.
И вот в 15 лет мне провели Интернет. Для меня это было подобно чуду, ведь сразу возникла мысль, что таким образом можно найти себе хотя бы одного друга. И я нашла. В социальной сети я познакомилась с прекрасным человеком из Новосибирска. Девушкой. Мы много общались, и, как бы смешно не звучало, начала зарождаться «виртуальная любовь». Она объяснила мне, что любить девочек нормально, и я была спокойна.
Я позвала ее в гости, спросив у мамы разрешения. Она удивилась наличию у меня друзей и сказала, что будет рада видеть её. И... она приехала. Это было прекрасное время. До тех пор, пока мать не подслушала наш разговор и не узнала, кто мы. Отец избил меня, а мать забрала у моей девушки телефон, чтобы позвонить её родителям. Был сильный скандал. Она уехала. Мы больше не общались, а мама умоляла меня забыть о девочках.
Почти год я жила, как обычно. Периодически мои родители срывались, вспоминали этот инцидент и сильно издевались надо мной. Именно тогда мне в голову пришла мысль уехать учиться в другой город. Итак, я окончила 9-й класс и уехала. Мне казалось, что я избежала АДА, но это было ошибкой.
Я нашла компанию, нашла и девушку. В 17 мы с ней съехались. Когда звонили родители, я врала им, что живу в общежитии колледжа. И однажды, когда я пришла на пары, меня вызвали к директору. Сказали, что мать забрала мои документы. Позже мать позвонила мне и сказала собирать вещи. Я была в истерике, ничего не понимала. А потом комендант общежития проговорился, что это он рассказал о том, что мы уехали жить с подругой. Мать была в гневе, орала, что я фрик и что «гейские дела» мне просто так не пройдут. Ладно.
Меня запирали в комнате, забирали всё, что можно. Меня даже спускали жить в холодный гараж. Я грозила полицией, а они не слушали. Мне тогда уже было 18 лет.
Как-то утром отец схватил меня и перенес в комнату для гостей. Они с мамой связали меня. Не знаю, сколько прошло времени, пока не зашел какой-то странный мальчик. Он извинился, а на мои просьбы помочь лишь рассмеялся.
Потом... он меня изнасиловал.
Родители были счастливы, а это был мой первый раз. Я... ужасно боюсь мужчин теперь, правда. А девушек до сих пор люблю.
В полиции сказали, что не верят мне, что я по-любому сама напрыгнула на этого парня. Про родителей они вообще не поверили. Мне никто не поверил.
В ноябре у меня начались проблемы со здоровьем. Мать купила мне тест. Он оказался положительным. Их счастью не было предела. Родишь и станешь нормальной, твердили они как заведенные. Я вспоминала это изнасилование, и мне хотелось сдохнуть.
Хочу сказать, что, видимо, я обречена на одиночество, страдание и муки. Причем жить я буду именно с родителями, потому что завишу от их денег. У меня нет образования, я никогда не буду никем любима. У меня не будет любимой женщины рядом. Я буду ОДНА.
Я... Я просто не знаю, что делать. Мне нужна хотя бы какая-нибудь поддержка. Постоянные срывы, слезы... мне кажется, что я скоро покончу с собой. Но я держусь, ведь ситуация могла быть и хуже.
Пожалуйста, не осуждайте меня.
Без подписи, 19 лет
___________
Автор живет в Республике Карелия. Если кто-то готов помочь ей любым образом (жилье, побег, на который она готова), пишите мне. Лучше на [email protected]
АПД. Для набежавших и тех, кто нипонел. Это письмо прислала девушка в мой проект "Дети-404", который поддерживает ЛГБТ-подростков. Сейчас мы уже списались с ней и нашли много желающих помочь с переездом от родителей. Кто пришёл и нагадил - вышвырну всех без разговора, написано не для вашего глумления.
Знаете, когда ко мне лезут с вопросами типа "а ты же вроде католичка, а как же ты сочувствуешь ЛГБТ", я обычно посылаю нах, но сейчас у меня настроение кое-что объяснить.
Когда эти дети будут в безопасности, когда им не будут устраивать ад на земле в первую очередь те, кто должен их защищать и любить, когда быть геем в глазах общества станет так же безвредно, как быть, ну, скажем, портным - тогда я с чистой совестью смогу заговорить с этими ребятами о том, что дедушка Моисей их не одобряэ, а это означает ненулевые шансы, что их не одобряэ и высшая инстанция.
Сейчас моя христианская совесть этому препятствует. Сейчас сообщать им, что их не одобряэ дедушка Моисей... ну, просто сходите по ссылке и оцените масштаб человеческой проблемы.
И еще - Он сказал "Блаженны плачущие", а не "блаженны травящие, глумящиеся и доводящие до слез". Так-то.
У меня самой в 18 было сильно проще и спокойнее. Но всё равно для меня в этой истории много личного, поэтому мимо пройти не смогла, извините (
Жаль, что вас не было с нами, когда мы бежали. Земля горела у нас под ногами, нам было страшно и смешно, мы оставили кучу всего, включая лекарства, цветочные горшки и архивы в коробках из-под обуви (что-то с ними теперь? сожгли, вернули родственникам, раздали вам на память?). Зато мы успели прихватить Леонтьева и собак. А вы отказались бежать с нами. Предпочли неласковых сестер, серые простыни, серую кашу на ужин, спокойствие. Так жаль, что вы испугались.
В ту ночь он умер, Леонтьев. В нашем возрасте это вовсе и не странно, к тому же он был противный, постоянно ныл и жаловался и носил грязный полосатый халат. Кто бы мог грустить о нем? Но все переполошились как куры, к которым залезла лиса. Впрочем, так-то оно все и было. Смерть-лиса залезла и съела самую гадкую курицу. У кого-то поднялось давление, кому-то стало плохо с сердцем, кому-то срочно понадобился ингалятор… Сестры бегали из комнаты в комнату, раздавая целительные пилюли и резкие советы успокоиться и лечь спать. Мы легли и решили, что ждать больше нельзя, и воспользовались суматохой.
Жаль, что Вас небыло с нами Жаль, что вас не было с нами, когда мы угоняли серебристый бусик. Мы заприметили его давно, он стоял напротив наших окон уже несколько месяцев и мы расчетливо надеялись, что его еще долго не хватятся. Нин говорила, что завести такую машину ничего не стоит даже без ключа. И завела, когда пришло время. Канистра бензина у нас была припасена еще с лета. Леонтьева мы взяли с собой, его очень удачно оставили на каталке прямо у входа. А каталка очень удачно вошла в заднюю часть бусика; мы закрепили ее жгутами из разорванной простыни, чтобы не болтало. Занятно, но Леонтьев оказался гораздо сговорчивее и вас, и самого себя, каким он был до того, как помер. Жаль, вы не видели, с какой тоской смотрели нам вслед прикормленные сестрами дворняги. И с какой радостью эти две бестолковые твари ломились в бусик, когда Нин сказала «мы забираем их с собой» и мы забрали их с собой. Бо пытался протестовать, не очень-то он любит собак. Но нас было четверо против одного (Леонтьев не вмешивался) и ему пришлось уступить. За это мы поклялись, что собаки даже не притронутся к его вещам.
Жаль, что вас не было с нами, когда мы успокаивали на море свои подпаленные побегом нервы. Ноябрьское море холодное, лезть в него годится разве что Леонтьеву, ему все равно. Но нам и так было хорошо, только Бо несколько раз изливал желчь по поводу неидеально выбранного места. Ему, видите ли, было неудобно ходить по каменным пляжам со своим пижонским костылем, а крики чаек фонили в слуховом аппарате. Мы отняли у него слуховой аппарат и пригрозили отобрать костыль, после чего он значительно подобрел. Даже погладил одну из собак, ту, которая была почище. Каждый божий день, хихикая как подростки, мы покупали бутылку рома в маленьком магазинчике на второй линии. И ни разу не смогли ее не то, что выпить — открыть. Мы разбивали бутылки о волнорез, неудачно поставив сумку, забывали на прилавке с гранатами, одну и вовсе отдали какому-то унылому бродяге. Надеемся, она его немного развеселила. Йо-хо-хо, мы были самые бездарные пираты на всем белом свете! Йо-хо-хо, но зато мы не были мертвецами. Даже Леонтьев, даже Леонтьев.
Жаль, что вас не было с нами, когда сломался бусик. К счастью, это случилось, когда мы только отъехали от города, где есть автосервисы и вежливые мальчики с тросами. Один из них, рыженький как лиса, оттащил бусик в гараж и заломил такую цену за ремонт, что у Нин потекли слезы из глаз, а Бо разразился страшными ругательствами. Мы не испытывали недостатка в деньгах, мы успели немного подкопить, а в пути были достаточно экономны. Но это было просто нечестно: требовать столько за устранение маленькой неисправности. Как жаль, что вы не принимали участие в ограблении автосервиса вместе с нами. Это было очень весело! И машину они нам отлично перекрасили.
Жаль, что вас не было с нами, когда наш красный бусик с размаху въехал в большой рождественский туман. В тумане все становится другим, неожиданным, почти красивым, как в сказках, которые мы когда-то рассказывали нашим детям. Мы пытались им звонить после побега, чтобы сказать, что с нами все хорошо и можно не волноваться. Дочери Бо кричали ему, чтобы он прекратил портить им жизнь и вернулся на место. Нинин сын оказался вне доступа, а с невесткой она никогда не могла найти общий язык, поэтому даже и набирать ее не стала. Мне сообщать о своем благополучии было некому, а номера родственников Леонтьева мы не знали. Как же жаль, что вы не заблудились там вместе с нами. Очарованные туманом мы потеряли направление к бусику, потеряли собак и чуть-чуть не потеряли Леонтьева. Мы уже были готовы звать на помощь, но Бо, полковник, великий герой и гений ориентирования, проложил наш путь и нашел наш бусик. Собаки уже ждали нас там. Жаль, вы не почувствовали, как вам могут быть рады после долгого отсутствия.
Жаль, что вас не было с нами, когда мы лезли в гору, чтобы посмотреть на звезды. Гора была невысока, но идти было тяжело, в какой-то момент нам даже пришлось спрятать Леонтьева в кустах и продолжать наш путь без него. Мы с Нин нашли палки и шли вверх, опираясь на них, а у Бо был его костыль. Мы подбадривали друг друга бородатыми шутками и щетинистыми колкостями и отдыхали каждые десять минут. Когда мы дошли, то почти час не могли отдышаться. В ту ночь мы сильно замерзли и много раз поминали невыпитый у моря ром, сейчас он бы здорово нам пригодился. Йо-хо-хо, бестолковые пираты. Как жаль, что вы не видели зимних звезд над горой.
Жаль, что вас не было с нами, когда мы ввязались в драку. Это была эпическая битва! Как был прекрасен полковник Бо, разящий врагов костылем. А как умело Нин орудовала своей красной сумкой, отражая атаки нападавших. Ее всегда строгий пучок развалился, глаза пылали и щеки налились румянцем. Никто никогда не видел такую Нин! А как яростно сражались наши собаки, бестолковые мелкие шавки, не укусившие в своей жизни даже собственной ноги, чтобы достать оттуда блоху. Они вгрызались в обидчиков, и укусы их были подобны укусам скорпиона, а рычание отпугнуло бы и тигра. Мне оставалось только успокаивать двух напуганных девушек, которые не захотели проводить вечер с подбитыми нами недоумками. Жаль, вы не заметили, какими глазами смотрели потом они на нашего великолепного Бо! Потом нам требовалась медицинская помощь. У Бо онемела рука и отказывалась держать костыль не то что в боевой, а даже в самой мирной, требующейся для перемещения в пространстве, позиции. У Нин прыгнул сахар, у меня подскочило давление. Собаки тяжело дышали и еле слышно поскуливали на дне бусика, им тоже досталось, нашим храбрым дворняжкам. Мы не сдались и не отправились к врачам, обошлись автомобильной аптечкой и бутылочкой дешевого коньяка из ближайшего магазина. Это был лучший вечер в нашей жизни. Жаль, что вы не могли разделить наш триумф.
Жаль, что вас не было с нами, когда умер Бо. Нин тогда немного испугалась и хотела пойти в полицию. Но мне удалось уговорить ее, что мы должны справиться сами. Это заняло много времени, но мы похоронили Бо в мерзлой земле, решив, что одного Леонтьева нам в машине хватит. Мы даже нашли большой камень и написали на нем полное имя Бо, но потом, представив, как бы он взбеленился, увидев это «Борис Аркадьевич Зайчик», замазали все к чертовой матери и оставили просто «Бо». Жаль, вас не было с нами. Теперь мы уже и не найдем место, где лежит наш Бо, полковник, ворчун и верный друг. Собаки, которым было наплевать на Леонтьева, скулили над его могилой… Немного подумав и отдохнув, мы закопали и Леонтьева. После столь долгого путешествия он был уже не в лучшей форме. Каталку мы бросили там же, а коньяк допили только в мотеле, иначе Нин наотрез отказывалась садиться за руль.
Жаль, что вас не было с нами, когда мы поехали дальше. Когда ночевали в мотелях, хостелах и прямо в бусике, потому что далеко не каждый хозяин пустит в свои номера двух бестолковых и не очень-то чистых дворняг. А мы не готовы были оставить наших собак в одиночестве даже на одну ночь. Вас не было с нами, когда мы менялись за рулем через каждые два часа и останавливались у каждого столба, который нам хотелось разглядеть поближе, слонялись по музеям и подворотням, мерзли на зимнем ветру и согревались слабым кофе из бумажных стаканчиков, отдыхали на лавочках и пересиживали приступы на бордюрах, медленно взбирались на лестницы и мосты, чтобы постояв наверху ровно столько, сколько нужно перевести дух и успокоить дрожащие ноги, начинать спускаться обратно, швыряли камни в море и озера, уговаривали милых полицейских простить нам неправильную парковку и отсутствие документов на машину, воровали шоколадки в супермаркетах — просто так, на интерес. Мы с Нин всегда были очень правильными, а теперь нам смертельно надоело.
Вас не было с нами, когда со смерти Бо прошло сорок дней и мы наконец-то дали волю слезам. Мы сидели в чужом неуютном дворе и плакали, обнявшись. К нам подходили какие-то славные молодые люди и пытались нас утешить. Им удалось, мы провели ночь в незнакомой квартире, слушали странные песни, каких не было в нашей юности, и впервые попробовали марихуану. Утром мы с Нин поклялись, что никогда не расскажем об этом Бо. Ни о слезах, ни о косяке. Как жаль, что вы пока еще не знаете, сколько прекрасных людей есть вокруг.
Жаль, что вас нет с нами сейчас. Мы сидим в кафе на окраине города, из которого сбежали в прошлом ноябре, всего-то четыре месяца назад. На столе стоит большой френч-пресс с наикрепчайшим кофе (у меня повышенное давление), много маленьких сладких пирожных (у Нин диабет), огромный сендвич с солеными огурчиками и острым соусом (Бо уже ничего не страшно) и большая тарелка с отвратительной на вид кашей (Леонтьев и после смерти остался довольно занудным). Собакам милейшая официантка принесла целую миску мясных обрезков и под ногами у нас довольно шумно и грязно. Неделю назад мы рискнули и отправили вам послание. Бессмысленную нелепую миленькую открыточку. Сестры ни черта не поймут, но кто-нибудь из вас, кто-то, кто дожил до этого марта на серых простынях, обязательно сообразит. На открытке нет обратного адреса, зато есть точное время, когда наш красный бусик встанет прямо напротив окон вашего чертова дома... И если кто-то из вас так же жалеет, как и мы, что его не было с нами, мы готовы взять его с собой.
Текст, в котором очень много постмодернизма читать дальшеОлололо. Я наконец-то села это писать, потому что визитки всякие больше не висят тяжелым камнем на моей израненной душе. Традиционно оставляю предупреждения для непонятливых на всякий случай: если вас вдруг тошнит от слов «постмодернизм» и «деконструктивизм», постмодернизма и деконструктивизма, третьего сезона, Моффисов или автора этого текста — его можно просто проматывать. Специально для вас автор текста заботливо убирает всю эту хуету под море, дабы не травмировать ваши глаза, мозг и нежную душу. Кроме того, считаю нужным сообщить, что автор этого текста всерьез полагает, что «Пятый элемент» и «Матрица» — очень крутые постмодернистские штуки. Автор страшный человек, остерегайтесь выходить на болота его дневничка в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно.
И последнее: в тексте традиционно много обсценной лексики. Я предупредила.
Краткий экскурс в исторью Собственно, на самом-то деле, главное, что следует знать о постмодернизме — это откуда и почему он взялся. А точнее, почему он ПостМодернизм. А не какой-нибудь еще -изм. Очевидно, постмодернизм — то, что случилось после модернизма. Однако причины появления такого названия не только хронологические. В конце концов, никому не пришло в голову назвать романтизм «постсентиментализмом», хотя они состоят примерно в тех же хронологических отношениях. Нет, постмодернизм называется так, потому что по сути представляет собой переосмысление модернизма. Именно из этой его особенности происходит повальное убеждение, что постмодернизм — это такая вторичная хуита, которая не создает собственных смыслов, а только чужие портит своими грязными ручонками. Убеждение это, впрочем, можно считать верным примерно в той же степени, что и убеждения вида «вся эпоха Возрожения — тупые кальки с античности», «весь романтизм — муйня про пиздострадания одиноких и непонятых мудаков» и так далее, и тому подобное. Понимаете, чуваки, вещи, которые происходят с философией, обществом и культурой — они не оттого происходят, что какой-то хуй в очках сидел-сидел в своем кабинете, да и подумал: а нехай у нас теперь будет постмодернизм, щас я про это статью умную напишу, а все и поверят. Так не бывает, ребзя. В жизни все немного сложнее. Как правило, изменения в социальной и культурной жизни вызваны определенными историческими событиями. Как правило, эти события очень страшны. Вот то, на что вы поплевываете через зуб, называя «заумной фигней» — оно на самом деле вырастает из крови, трупов и ужаса. Так Столетняя война когда-то «убила» Средневековье и «создала» Возрождение. Так вышеупомянутые сентиментализм и романтизм выросли на богатом удобрении из отрубленных гильотинами французской революции голов... Постмодернизм же — это «ребенок» двух мировых войн. Его «субстрат» — это кровь, выхарканная после отравления фосгеном, кишки, намотанные на гусеницы танков, трупы в газовых камерах и умирающие от лучевой болезни японские дети. Просто подумайте об этом, когда в следующей раз соберетесь называть его вторичной бессмысленной пургой. Об этом и о том, что я напишу ниже.
Постмодернизм возник, когда рухнул позитивистский идеал, заботливо взращиваемый Европой на протяжении пары столетий. Люди открыли для себя научное мышление и принялись играть с ним, как дети. В конце концов людям стало казаться, что вот еще немного — и они поймут, как все устроено. Поймут, как правильно. Человек — царь природы, разум преодолеет все, рационализм — путь к счастью. А потом, в 1914 году, научное мышление повернулось к ним своей изнанкой. Мрачным и пугающим мурлом, ощетинившимся танками, химическим оружием и бомбами. Этот кадавр, порожденный «научно-техническим прогрессом», прошелся по Европе и захарчил 20 миллионов человек, как нехрен делать. Это мы с вами уже знаем, что так бывает. Что бывает даже хуже. А тогда для людей это стало колоссальным шоком, потому что человечество никогда раньше не знало ничего подобного. Первая война не только с применением всех «достижений научного прогресса», но и первая война, охватившая настолько огромную территорию. И это тоже было следствием прогресса: с транспортом стало намного лучше, да и со связью. Впрочем, на этом все не закончилось, как известно: потом был неудавшийся художник руками Адольф, а под завязку его эпического выступления на мировой арене — Хиросима и атомная бомба. XX век стал веком, в который люди поняли, что способны полностью уничтожить и самих себя, и планету. Какой уж тут, в транду, позитивистский идеал чистого разума, когда этот чистый разум такое вытворяет в итоге? Так рухнул модернизм и появился постмодернизм.
Да, культура постмодернизма от и до является культурой переосмысления предыдущего опыта. Но не от того это, дети мои, что народишко у нас измельчал, к высотам духа больше не поднимается и влачит бренное существование. Это оттого, что людям стало по-настоящему страшно от той хуерги, которую они наворотили за предыдущие века цивилизации, и они впервые по-настоящему задумались, что им вообще с этой хуергой делать и как им с ней жить дальше, при этом не сдохнув. Постапокалипсис, как жанр, к примеру, мог возникнуть только в постмодернизме. И да, фильмы Джорджа Ромеро про толпу зомби с трэшовыми спецэффектами и свинячьей кровью — это ебаная вершина постмодернистского искусства, ребята. Выдающееся событие в культуре второй половины XX столетия, повлиявшее дохера на что и продолжающее интенсивно влиять. Давайте просто уже поймем, что все, происходящее после Второй мировой войны — это постмодернизм. Не только в культуре и искусстве, но и в социальной жизни, и в науке, вообще везде. Ваш фичок про горячую порнографическую любовь Локи и Тора — это тоже постмодернизм. И книжка Стивена Хокинга про черные дыры — тоже постмодернизм. Ваши записи в бложике о том, что вы съели на завтрак — тоже постмодернизм. И статья про сиськи Мадонны в глянце — он же самый. Любое культурное и социальное событие, случившееся в мире после 1945 года, является постмодернизмом. Потому что мы живем в эпоху постмодернизма. В эпоху пост-модернистского мышления. Которое, в свою очередь, сформировалось по причине обрушения модернистского мышления прямо на голову тем, кто его строил. Которое, в свою очередь, произошло по причине появления оружия массового поражения и других прекрасных вещей, невозможных без развития научно-технического прогресса, за которое так ратовал рухнувший к хренам собачьим на голову людям эпохи модерна позитивизм. «В доме, который построил Джек...» Да, прошло больше полувека, а человечество все еще не преодолело. Да, это пиздец. Да, это все еще пост про развлекательный сериальчик. Да, по-другому у меня рассказать не получается, в чем смысл «вторичного бессмысленного жанра», извините. Мне просто кажется, что люди слишком легко говорят о некоторых важных вещах, не задумываясь, что за ними стоит. И это, кстати, тоже постмодернизм.
Дефлопе с крутонами Видите ли, весь смысл постмодернизма — он на самом деле происходит от ясного понимания, что все, что угодно, может рухнуть. Каким бы незыблемым оно ни казалось, каким бы прекрасным оно ни было, как бы сильно вы в него ни верили — оно в любой момент может наебнуться прямо вам на голову и похоронить вас под обломками. И Солнце может погаснуть, и Вселенная сколлапсировать, и вообще что угодно. И теперь это не предмет абстрактной веры в Конец света и последние времена — это предмет четкого ясного знания, подтвержденного фактами. Мы точно знаем, что может быть страшный пиздец. И мы живем с этим знанием. Такова реальность эпохи постмодерна. Соответственно, единственный вопрос, к которому на самом деле приходит постмодернизм в крайней своей точке — если все рухнет, то что останется? И тут начинается забавная диалектика... Потому что, если сильно обобщать, то на этот главнейший вопрос имеется два ответа. Первый ответ: ничего. Второй: что-то настоящее. На самом деле, насчет того, какой ответ правильный, нету согласия даже среди больших ученых, на эту тему понаписана куча умных статей, но к единому мнению так никто и не пришел. Потому что когда кто-нибудь на него даст ответ (либо найдет убедительный способ послать сам вопрос в жопу и больше им не париться), постмодернизм закончится. А он пока еще жив-живехонек и рассасываться никуда не собирается.
Так что вы можете просто выбрать понравившуюся вам сторону в этом многолетнем диспуте. Я лично предпочитаю второй вариант, потому что я вообще оптимист, а в случае первого варианта никакого будущего у человечества явно нет, всетлен, мывсеумрем и на обломках самовластья никто ни черта не напишет, потому что писать будет некому. В первом варианте выхода из постмодернизма нет, а значит и вообще никакого выхода нет, потому что на данный момент кроме постмодернизма нету вообще ничего. Второй же вариант предполагает, как минимум, наличие выхода и возможность его искать. И это тоже очень интересная штука... Мало того, что постмодернизм полностью является переосмыслением модернизма, он к тому же полностью является процессом поисков выхода из самого себя. Поэтому, дорогие мои, каждое по-настоящему сильное постмодернистское произведение, не заканчивающееся на том, что всетлен и всеумрут, всегда немного больше, чем просто постмодернизм. Всегда представляет собой выход за границы постмодернизма куда-нибудь еще. Вот, например, Умберто Эко вечно выходит из постмодернизма в позитивизм. Это очень интересный выход, на который я медитирую уже не первый год. Потому что разобрать позитивизм на косточки и запчасти, а потом выйти в него же — это уметь надо. Но человек искренне убежден в своей правоте и выходит в то же самое место раз за разом. Потому что для него знание — высшая ценность. На самом деле, все индивидуальные выходы из постмодернизма только на первый взгляд ведут в совершенно разные места. Если приглядеться получше, место одно и то же: люди выходят к тому, что считают истинными ценностями. Снимают слой за слоем смыслы, стереотипы, представления, убеждения — и смотрят, что останется, если убрать все наносное.
Таким образом, если вы совершили постмодернистскую деконструкцию и по итогам нашли нихуя, это не мир бессмысленное говно, это вы бессмысленный мудак, для которого не существует ничего по-настоящему важного и ценного. Глобально же проблема заключается в том, что ценности у всех разные, иногда прямо противоречащие друг другу, поэтому договориться в масштабах человечества никто ни с кем не может. Такая вот бытийная трагедия. Ну и, собственно, из всего вышесказанного следует еще один вывод, уже менее абстрактный и более приближенный к нашим насущным проблемам: если вы ознакомились с постмодернистским произведением и нашли в нем нихуя, тоже возможны два варианта. Вариант первый: произведение было произведено бессмысленным мудаком, в жизни которого нет ничего важного и ценного. Вариант второй: ценности автора глобально не совпадают с вашими ценностями, а поскольку кроме оных ценностей зацепиться в постмодернизме совершенно не за что, ибо все остальное развинчено и выкинуто, вам остается только заплакать и печально убрести вдаль, искать кого-нибудь более близкого вам по духу. Думаю, я вполне понятно объяснила, почему так много людей считает постмодернизм бессмысленной вторичной хней, и почему это на самом деле не так. Можно ехать дальше.
Собственно, давайте теперь наконец-то поговорим о постмодернистском художественном произведении. И о его художественной реальности. Они имеют ряд характерных особенностей, тоже связанных с тем, что постмодернизм — это переосмысление модернизма. В крайнем проявлении — деконструкция модернизма, то есть разбор его до основания, чтобы камня на камне не осталось. Модернизм — штука цельная. Постмодернизм — штука мозаичная. Модернизм, как стиль, выросший на позитивизме, стремится объять все, все постичь, все объяснить, все объединить и сделать это все в рамках сознания одного человека. Модернизм — триумф человеческой воли и разума. «Несите бремя белых, бла-бла-бла...» Ну да, где-то там, в конце этой логической цепочки, явственно маячит художник руками Адольф, вы правильно все понимаете. Именно в это модернизм и уткнулся, в конечном итоге. Так вот, в модернистском произведении все четко, последовательно, структурировано, все логично, все объяснимо, все осмысленно и понятно. А еще в модернистском произведении автор считает, что он знает. Он знает — и сейчас все вам объяснит. В модернистском произведении вам рассказывают.
Не таков постмодернизм. В постмодернизме автор не знает нихуя, непонятно ничего, все хрен знает зачем, не факт, что вообще нужно, куча какой-то непостижимой мутоты, логика происходящего загадочна и неочевидна. Автор вам ничего не рассказывает. Автор у вас спрашивает. Автор подходит к вам, нежно кладет руку вам на плечико и говорит: "Чувак, я тоже ни черта в этом бардаке не понимаю. Давай поищем смысл вместе, авось найдем". Для того, чтобы найти оный смысл, автор как раз и занимается развинчиванием, раскручиванием, доставанием кишок наружу и прочими неприятными вещами, по науке именуемыми «деконструкцией». Давай разберем персонажа — и посмотрим, как у него там внутри шестереночки крутятся. Потом и шестереночки друг от друга отвинтим — и поглядим, помрет он, болезный, или нет. Если не помрет — значит, все же была в нем какая-то ценность, а помрет — так и не жалко. Давай развинтим сюжет, перемешаем события местами или выложим симпатичным узорчиком — и поглядим, останется в нем какая-нибудь идея или нет. Если останется — годная идея, значит, надо брать. А иначе и черт бы с ней. И решать, милый, придется не только автору, но и тебе. Автор тебя пригласил в соучастники — и в конце ты будешь думать, нужно ли тебе то, что автор тут накопал, или можно только зарыть это под ближайшей осиной и сверху плюнуть.
Да, в постмодернизме автор отказывается рассказывать вам смысл. Потому что в постмодернизме, в отличие от модернизма, он его сам не знает. Модернизм — культура уверенности, постмодернизм — культура неуверенности. Собственно, классическое «сорок два» Дугласа Адамса (который тоже писал ужасно постмодернистские книжки) можно считать, в некотором смысле, символом обращения постмодернистского мышления со смыслом. Вот вам ответ на главный вопрос жизни, Вселенной и всего остального: сорок два! И чего? А ничего, выясняйте, что это за вопрос, тогда наконец-то постигнете истину во всей ее сияющей полноте. В этом весь постмодернизм, как он есть. Но не стоит думать, что это некий сволочизм автора и издевательство над читателем, мол «а что я знааааю, вы не знаете — а я знааааю», или наоборот, идиотизм автора, которому сказать на самом деле нечего, вот он и темнит. Нет, безусловно, и такие случаи есть. Всегда есть некоторое количество кретинов, называющих себя «художниками». Но на самом-то деле это явление совсем другого порядка. Это о том, что автор больше не берет на себя ответственность знать истину, правду и смысл. И тем более доносить их до других людей. Что человек вообще не способен в одно рыло узнать истину, правду и смысл. И не факт, что на это способно все человечество в целом. Антитеза позитивизму, как она есть. Ну и да, держим в уме, что эта концепция в мировоззренческом поле практически неизбежно разворачивается до чего-нибудь вроде «у нас тут есть ядерное оружие, способное за несколько минут взорвать к ебеням всю планету — поэтому мы больше не знаем, в чем смысл, и не берем на себя ответственность знать». «А бойтесь единственно только того, кто скажет: "Я знаю, как надо!"» Да, и это известное стихотворение Галича — тоже, разумеется, постмодернизм.
Теперь, когда мы разобрались, что в постмодернизме делает автор, можно попробовать понять, как он это делает, с чем и через что работает. Мы помним, что постмодерн — это промывание информации ручным методом через ситечко в попытках обнаружить там крупицы золота. Или в попытках доказать, что там нихрена ничего нету, кроме песочка. Так вот, где-то здесь рождается основополагающее для постмодернизма представление о «симулякрах». Слово вроде сложное — а смысл вообще-то довольно простой. «Симулякр» — это продукт процесса симуляции реальности. На самом деле, не любая копия с реальности является ее симуляцией, а только та, которая стремится создать ощущение того, что она — тоже реальность. Вот фальшивые деньги, например, это симулякр. А фото купюры — не симулякр. Но фотоколлаж, натуралистично изображающий гигантский тентакль, выползающий из ванной — обратно симулякр. Мы проскочим долгие и нудные философские рассуждения товарища Бодрийяра о стадиях развития и становления симулякров и перейдем сразу к концу. В эпоху постмодерна симуляция реальности достигла новых, доселе невиданных и пугающих высот. Потому что появились симуляции реальности на смысловом уровне. На самом деле, не только фальшивые деньги симулякр, но и сама идея денег и деньги как таковые — тоже симулякр. Бумажные деньги не имеют той стоимости, которая на них написана, сами по себе, как материальный объект. Они символизируют собой некие материальные ценности, которые лежат где-то там, в госказне и центробанке. Может быть и еще хуже: когда стоимость денег обеспечена ценными бумагами, которые сами по себе ценности тоже не имеют, а являются обозначением неких материальных ресурсов, который вообще находятся у черта на рогах на другом конце глобуса, но при этом экономика, обеспеченная деньгами, обеспеченными ценными бумагами, продолжает жить и работать так, как будто это все настоящее. В эпоху постмодерна, особенно с развитием информационных и цифровых технологий, реальные объекты больше не являются необходимыми для того, чтобы социальные механизмы крутились. Симулякров достаточно.
А дальше происходит совсем веселое: когда симуляции реальности становятся полноправными действующими объектами этой реальности, начинают возникать симулякры, не имеющие никакого «реального прототипа». При этом они влияют на реальность ничуть не хуже, чем реальные вещи или симулякры, имеющие прототип. Вот например МММ и прочие финансовые пирамиды играют в ту самую игру с бумажками, гипотетически означающими какие-то материальные ценности. Но в случае мошенников бумажки — это просто бумажки. За ними ничего не стоит. Тем не менее, все это всерьез влияет не только на сознание, но и на реальную жизнь и реальное благосостояние людей. Но мошенничество, вполне себе преследуемое по закону, это тоже полбеды. Бывают вещи, которые вроде как ни единого закона не нарушают, но тем не менее являются чистой воды высосанными из пальца симулякрами, влияют на реальность год за годом — и все считают, что это нормально. Речь, например, о моде. Мода не изображает никакой реальный объект, это чистый, незамутненный симулякр-без-прототипа, который стал объектом реальности. И влияет на реальность покруче многих действительно реальных объектов.
Здесь речь снова о том же самом. О том, что философия и культура не рождаются в кабинетах «от головы» и от нечего делать. Все, что там происходит — это реакция на происходящие сами собой в реальности вещи, попытка их описать и осмыслить. Постмодернизм — не порождение отвлеченных рассуждений, это порождение нашей современной действительности со всеми ее специфическими закидонами. Но постмодернизм сам попадает в ловушку постмодернизма: он осмысляет реальность, он становится симулякром реальности, он начинает влиять на реальность, потому что теперь симулякры сущностны. Таким образом возникает причудливая рекурсия и постмодернисткое явление «бесконечных отражений», из которых очень сложно выбраться и добраться, наконец, до чего-то настоящего в этой уходящей за горизонт галерее из подделок, подделок подделок и подделок подделок подделок. Настоящее и ненастоящее смешиваются и сливаются до полной неразличимости. И снова начинается страшное. Страшные вопросы вроде «Есть ли Бог — или это симуляция?», «Есть ли любовь — или это симуляция?», «Есть ли вообще хоть что-нибудь настоящее в мире людей, или все это — одни сплошные симуляции, порожденные человеческим разумом для самоуспокоения, обмана или с любой другой произвольной целью?»
Именно поэтому и возникает такая штука, как деконструкция. Очень постмодернистский фильм «Престиж» доступно объясняет нам, зачем она нужна. Когда смотришь фокус целиком, невозможно понять, где тебя накалывают. Чтобы понять, в чем дело, нужно его развинтить, увидеть механизм — и разобраться, где реальность и в чем иллюзия. При этом в постмодернизме нельзя исключать, что иллюзией окажется вообще все. Или что реальность окажется такова, что лучше бы уж иллюзия. Из последней серии, например, пелевинские летучие мыши, сосущие баблос. За красивым фасадом может оказаться страшное мурло. Впрочем, может быть и наоборот: настоящее и ценное вполне способно валяться там, где его никто нихрена не видит. Просто потому, что ему не создали красивого «симулякра»-изображения. В чем разница между крысой и нутрией? В качестве пиара.
Итак, постмодернизм деконструирует в попытках добраться до настоящего и выбраться уже, наконец, из самого себя. Из бесконечного количества отражений отражений и симуляций симуляций. Поэтому в постмодернистском произведении разрушаются и демонтируются все привычные конструкции: сюжет, образ, метафора — все это подвергается разборке на винтики, чтобы посмотреть, настоящее оно или фальшивка, а если фальшивка — то как именно нас накалывают? Так в рамках постмодернистского произведения стройная повествовательность модернистского произведения превращается в мозаичность, художественный образ превращается в набор разрозненных знаков, а метафора превращается в метонимию. Метонимия — это очень интересный художественный прием, который до постмодернизма плелся где-то на обочине жизни, а в нем внезапно стал основополагающим. Метонимия — прием, основанный на принципе замещения. Очень постмодернистский принцип. Вот пример, который пишут во всех словариках: «Все флаги в гости будут к нам». Где флаги обозначают вовсе даже не флаги, а чуваков, которые под этими флагами в гости-то и припрутся. Символическое обозначение материального явления. И это еще одна коронная фишка постмодернизма — переход от образа к символу. От описания реальности к условному ее обозначению. Потому что в постмодерне абсолютно на смысловом уровне однохренственно, так или этак — все равно всё ненастоящее. А символ дает большее пространство для маневра. Его, в конечном счете, можно отделить от того, что он символизирует, и отправить в свободное плавание. А потом и сам символ подвергнуть развинчиванию на составные части. Деконструкция образа — разделение его на означаемое явление и означающий его символ, потом деконструкция самого символа, потом... В эту игру можно играть очень долго, практически бесконечно. Деконструкция деконструкции деконструкции.
Холмс. Шерлок Холмс. И ура, я наконец-то перестаю терзать ваши мозги теорией и перехожу к конкретике. Ну, более или менее. На самом деле, с творчеством, в том числе и постмодернистским, имеет место быть та же самая хрень, что и с постмодернистскими теориями. Не бывает сферических теорий в вакууме, как и сферического творчества в вакууме. Как правило, постмодернистское произведение начинается отнюдь не с того, что автор садится за стол и говорит «а напишу-ка я программный постмодернистский роман!» или «а проведу-ка я последовательную деконструкцию такого-то явления». То есть, и такие бывают, я не сомневаюсь, кретинов, повторюсь, везде хватает. Но обычно никто не думает о постмодернизме, деконструкции и симулякрах. И даже о слове «метонимия» не думает, когда пишет. Он, может, и вовсе никогда о нем не думал, если на филфаке не учился. Как правило, автор хочет что-то выразить. Решить некоторую художественную задачу. Но фигня в том, что если он хочет сделать это в наше время, он рано или поздно, так или иначе приходит к постмодернизму. Потому что мы живем в эпоху постмодерна и у нас постмодернистское мышление. Даже если мы и слова «постмодернизм» тоже не знаем.
Когда я говорю, что постмодернизм везде, я ни разу не шучу. Он натурально везде. Даже самые что ни на есть попсовые вещи, которые вообще ни на какую глубину и осмысленность не претендуют, наполнены постмодернизмом по самое горлышко. Это не про то история, что вот есть какой-то такой жанр для особо умных и тонких эстетов, которые тонко и эстетично играют смыслами, символами и образами. Помянутые уже марвеловские комиксы про Тора — такой же постмодернизм, как и высокоумный роман, который читало полтора человека. Это не отдельный жанр для избранных, это глобальная культурная и социальная формация, в которой мы все находимся по самые уши. Невозможно делать что-то в современной культуре и не делать при этом постмодернизм. Но в заметных, значимых и выдающихся вещах постмодернизма будет особенно много. Так же, как особенно много романтизма в Байроне или особенно много Возрождения в картинах Да Винчи.
Однако в «Шерлоке» постмодернизма даже больше, чем в среднем по больнице, причем с самого начала. И происходит это ровно по одной причине: изначальные условия задачи таковы. Собственно, в чем задачка-то? Задачка, если формулировать коротко, проста, как три рубля: «Давайте возьмем Шерлока Холмса, поселим его в 21 век — и посмотрим, что получится». Просто? Очень. И ни одного упоминания постмодернизма. Но давайте дальше следить за руками. Что такое Шерлок Холмс, как персонаж, образ, идея и символ? Шерлок Холмс — это воплощение модернизма и позитивизма, как оно есть. Воля и разум, способные постичь все, разрешить любую загадку и разъяснить ее рационально. Даже если речь об огромной светящейся собаке. Понимаете, да? Вот Шерлок Холмс, а вот начало XXI века, где постмодернизмом является все вообще, включая изображение булочки и кедов в инстаграме. На этом моменте наша задачка начинает звучать так: «Давайте возьмем символ модернизма, поместим его в постомодернизм — и посмотрим, что получится».
«Шерлок» в принципе был обречен на постмодернизм с самого начала. Просто по факту поставленной цели. Если ты берешь Шерлока Холмса и его историю — и начинаешь добросовестно приспосабливать ее под современные реалии, получается постмодернизм. Потому что ты берешь модернистскую историю — и начинаешь ее переделывать с поправкой на постмодернистские времена. Начинаешь заниматься тем, чем большую часть времени занимается постмодерн: переосмысляешь модерн с учетом изменившихся реалий. Безо всяких теорий и концепций, это получается само собой, естественным путем. Собственно, мы с первой серии оный постмодернизм и получили полной ложкой. С никотиновыми пластырями вместо трубки, Джоном, у которого афганский синдром и адреналиновая наркомания, бабой в розовом, работающей в глянце, и прочими веселыми пирогами. Деконструкция и постмодернизм были начаты еще тогда, когда Шерлок впервые назвал себя в кадре «высокофункциональным социопатом». Холмс такого про себя сказать не мог, потому что слов таких не знал. И Дойл их не знал. Тогда психология и психиатрия пребывали в зачаточном состоянии и никто бы ни за что и не подумал лезть Шерлоку Холмсу в голову и выставлять ему диагнозы. Тогда так просто не мыслили. Шерлок же, едва возникнув на экране, породил тонны психоанализа по сериалу, когда люди, стирая пальцы об клавиатуру в кровь, пытались выяснить, социопат он, аспергик или все же клинически здоров.
И это, дорогие мои, была деконструкция образа Шерлока Холмса, как она есть. Того, дойлевского еще, с трубкой и в дирстокере. Для этого не надо было ничего делать специально, не надо было читать Дерриду и Бодрийяра. Для этого надо было просто взять Шерлока Холмса и честно попытаться объяснить его языком XXI века, так, чтобы это выглядело убедительно. Первые обиженные люди с растоптанными идеалами, кстати, тогда же и завелись, после самой первой серии. Особо ярые поборники модернистской целостности и незыблемости основ высказались в том смысле, что это надругательство над светлым образом, превращение великого детектива в какого-то сраного хипстера с ноутбуком и вообще настоящий Холмс не такой был, он был вежливый и улыбался приветливо. И бесполезно было этим людям пытаться втолковать, что поменялся только «интерфейс», суть осталась той же самой. Что речь идет о сохранении именно сути, а не формы. Что после постмодернистского переосмысления формы, после ее деконструкции, суть не пропала, а наоборот. Не поняли. И до сих пор сидят и не понимают.
Вторая волна охреневших от происходящего закономерно возникла после второго сезона. Потому что создатели решили не останавливаться на достигнутом — и продолжили «адаптировать» Холмса дальше. Результат был немного предсказуем: когда они взялись постмодернистскими методами вычленять истинный смысл не только из Шерлока Холмса, но и из его истории, показав нам разом три ключевых точки развития персонажа, народ опять восплакал о попрании канонов и догматов. Ирэн испортили, над Мориарти надругались, Рейхенбах извратили, а баскервильскую собачку и вовсе убили с особым цинизмом. А люди, между тем, продолжили делать все то же самое, что и в первом сезоне: приспосабливать новые части истории о Шерлоке Холмсе под современность. Честно и добросовестно. И по-прежнему суть для них оставалась важнее формы. Понимаете, форма в наше суровое постмодернистское время — это натурально анатомический материал. Объект вивисекции. Она нужна именно для того, чтобы разделать ее на мелкие кусочки с целью выяснить, что там внутре. Гусик с голубым карбункулом в зобу. Если стараться во что бы то ни стало спасти гусика целиком, карбункула не то что не найдешь, а вообще не узнаешь, что он там был. Зато вот будет отличный гусик. Гусик это хорошо, он умеет гоготать и махать крыльями. В этом его природный естественный смысл, и нечего пытаться искать у него внутри противоестественную фигню.
Эта книга пишет меня Ну а теперь о главном. Что же все-таки такое приключилось с третьим сезоном, что охуело куда большее количество людей, чем в предыдущие два раза, а постмодернизм, о котором раньше говорили только вскользь, вдруг стал трендом дня, публика разделилась на сторонников и противников оного постмодернизма и теперь перекидывается аргументами через понастроенные баррикады. Да вы знаете, вообще-то ничего особенного не произошло... Просто продолжение деконструкции, которая в нашем случае, напомню, означает всего лишь адаптацию Шерлока Холмса под современные реалии. Да, у этих людей нет ничего святого, ничегошеньки, и рано или поздно они до всего дотянутся. У них и не может быть ничего святого, не должно. Иначе они не смогут делать то, что делают: переосмысливать модернизм в постмодернизме, адаптировать Холмса под XXI век. Иначе, если они будут оглядываться на то, не слишком ли они сильно расковыряли канон и не слишком ли сильно потоптали чьи-то цветы, они начнут фальшивить. Не так, как им приписывают в третьем сезоне, а по-настоящему. Потому что как только ты оглянулся через плечико на чужое мнение — заканчивается творчество. Как только ты, делая постмодернистскую вещь, остановил себя от доковыривания до смысла в каком-то месте, потому что нельзя же это трогать, это же священная корова — ты можешь попрощаться со смыслом навсегда. Нету священных коров. Развинчивать нужно все. И проверять, нету ли там наебки. Оно может выглядеть, как самое честное и искреннее на свете, идеал всего хорошего, но его все равно нужно развинтить. Именно это в данном случае будет авторской честностью, а не объяснение по пунктам того, каконвыжил.
Впрочем, если бы все ограничилось Шерлоком, стрельнувшим Магнуссену в голову, и гибридизацией Мэри Морстен и Себастьяна Морана, думаю, недовольных было бы меньше. Примерно столько же, сколько в прошлые разы. Массовый охренеть у людей все-таки не из-за этого произошел. Шок, трепет и куча разговоров о постмодернизме у нас нонеча случились из-за того, что деконструкция перешла на новый уровень. Пока людям нежно и с клубничной смазкой деконструировали канон АКД, люди воспринимали это терпимо. Чего они не вытерпели, так это того, что им внезапно начали деконструировать сам сериал. Вот новое, которое случилось с нами в этом сезоне, и которое многие не пережили. Между тем, это было неизбежно. Рано или поздно, так или иначе. Вы же помните, что если деконструкция в принципе начата, то она не заканчивается, пока не будет развинчено все, что можно развинтить? Если мы развинтили Дойла и получили по итогам Шерлока — следующим логичным шагом будет развинчивание самого Шерлока. Если этого не делать, процесс остановится и начнет вертеться на месте. И в конечном счете мы будем довольно-таки бессмысленно метаться туда-сюда среди по-настоящему пустых и вторичных игрищ в детальки канона. Потому что смысл есть только в поисках смысла, а поиски смысла возможны только путем последовательной деконструкции всего, что можно ей подвергнуть. Вот и все.
Я честно, искренне не понимаю разговоров о том, что создатели пожертвовали содержанием в пользу формы, что они вместо того, чтобы следовать за историей, которую рассказывают, пошли на поводу у собственных бзиков, что они сделали третий сезон с оглядкой на кого-то там и так далее. Потому что с моей точки зрения они поступили ровным счетом наоборот: позволили истории и художественной реальности «Шерлока» происходить так, как ей наиболее естественно происходить, и развиваться так, как ей наиболее естественно развиваться. Совершенно забив на то, что многим такой вариант может не понравиться, потому что у людей есть ожидания, есть представления, есть определенные ограничения в башке. К счастью, у создателей сериала ничего этого нет. Они по-прежнему готовы пожертвовать чем угодно ради поисков смысла. Да, это постмодернизм. Слава богу, это постмодернизм. В самом лучшем смысле этого слова. Поэтому я закончила смотреть третью серию третьего сезона развлекательного сериальчика — и задумалась о милосердии и жертвенности. Потому что, слава те господи, этот сериальчик не о том, как бы так покрасивее расставить элементы дойловского канона в современных интерьерах, чтобы потрафить его любителям. И не о том, как бы так изобразить отношения Шерлока и Джона, чтобы все урыдались. Это сериальчик о том, какой вообще смысл в Шерлоке Холмсе и истории о нем. Какой смысл в этом может быть сегодня, в начале XXI века, через сто лет после того, как модернистский и позитивистский мир рухнул людям на голову вслед за выстрелом в эрцгерцога Фердинанда. Какой в этом может быть смысл, когда многие смыслы, вложенные в образ Холмса изначально, утратили к чертям всякую актуальность все в том же 1914 году. Какой в этом может быть смысл, не зависящий от того, шлет Холмс смски или телеграммы, ведет Уотсон блог или пишет рассказы, оперная певица Ирэн Адлер или доминатрикс, служил Моран в Индии или работал на Северную Корею. Какой в этом может быть истинный смысл. Который останется даже после того, как вся реальность упадет прямо тебе на голову. Когда и сам сериал тоже упадет тебе на голову, расколовшись на множество кусочков. Что останется тогда? Вот это, собственно, и важно по-настоящему, а остальное можно выкинуть и забыть.
Девочка-маугли, воспитанная книгами, кошками и деревьями
Вполне подходящий саунд к тексту, который у меня отложен на летнюю ФБ... Хотя Калугин лучше.
СловаСумрачный ветер рвётся в небо, Сумрачный ветер будит костры, Воздух, до боли пропитанный бредом, Теснится в моей груди. Кто будет мёртвым, кто будет первым? Я или ты, или кто-то из них? Солнце, оскалившись, лупит по нервам, Вставай, надо идти!
Левой, левой, чётче шаг, Сдохни - и пусть боги смеются! Где ты видел путь назад? Очнись, нам уже не вернуться... Левой, левой, жизнь - дерьмо, Так зачем за неё цепляться? Выживут те, кому повезло, А мы умеем лишь одно - Не сдаваться...
Боги забыли о нашей судьбе, Счастья нет, но мы ещё живы. Шаг вперёд - и это ответ, А позади наши могилы. Мы разучились смотреть назад, Поздно, всё осталось вчера Шаг вперёд... Я вижу, брат, Звёзды в твоих глазах...
Левой, левой, чётче шаг, Сдохни - и пусть боги смеются! Где ты видел путь назад? Очнись, нам уже не вернуться... Левой, левой, жизнь - дерьмо, Так зачем за неё цепляться? Выживут те, кому повезло, А мы умеем лишь одно - Не сдаваться...
Жилы стянуты в узел, Каждому - своя судьба, Помни - за зимою будет Ночь, а там - снова зима. Эх, жить бы! Да времени мало, И даже умереть не успеть, Осталось опустить забрало - Кровь за кровь, смерть за смерть!
Левой, левой, чётче шаг, Сдохни - и пусть боги смеются! Где ты видел путь назад? Очнись, нам уже не вернуться... Левой, левой, жизнь - дерьмо, Так зачем за неё цепляться? Выживут те, кому повезло, А нам осталось лишь одно - Не сдаваться...