Девочка-маугли, воспитанная книгами, кошками и деревьями
Блин, какое же настроение поганое! Дело даже не в том, что в очередной раз наткнулась на проблемы, которые до зарезу нужно было решить ещё пять лет назад. Ресурса на их решение тогда не было и сейчас... Вот в том-то и дело, что сейчас - можно добыть. Но для этого надо задвинуть интересы пары-тройки близких людей. А они не хотят... В общем — смотрите люди-нелюди на дуру, пока в лес не убежала.
Я подарил тебе прескверную страну, о мой герой!Я подарил тебе прескверную страну, о мой герой! Она - как контурная карта, а по ней - горизонталь Наискосок... Другой державы не имел я под рукой. Здесь нет дорог, и потому - побег немыслим. Очень жаль, Но это так. Черты ландшафта, словно псы, куда ни правь, Одни и те же, что навстречу, что вослед... И пренебречь не уповай: забвенья нет.
Вновь - явь. Кровь. Дым. Зной. Версты. Монстры. Сей край - твой.
Тебя я создал, но исправить не берусь. Моя рука Еще в начале, чем могла, тебя снабдила, пилигрим: Мои пороки, озаренья, кандалы и облака - Давно твои. Побег немыслим. Но побег необходим. Едва помедлишь, как блюстители движенья - тут как тут, И грохот в дверь обезобразит твой рассвет, И на пороге - офицер, спасенья нет!
Псы ждут. Хвост. Шерсть. Пасть. Мускул хрустнул... Власть ест власть.
Туман прозрачен, как намек на расставанье. Где-то там Горизонталь пересекает контур - и наоборот... Итак, прости! Тебя я создал, но исчез при этом сам. Теперь не знаю, кто герой, кто автор, кто скорей умрет - Кого из двух судьба заметит, остановит, вразумит И превратит не то в пейзаж, не то в портрет: "Смотри, ты этого хотел, движенья нет..."
Все спит. Ночь как смоль. Только - тройка. Даль. Пыль. Боль.
Добавлено роботом Кот - это животное, по способности сопротивления превосходящее героев Сопротивления. Тот, кто ночью нассал вам в тапок, никогда не признается, ничего не подпишет и не будет на вас работать. А тот, кто спер со стола котлету, никогда не выдаст того, кто ссал. Сильный духом маленький кот не знает грамоты, не умеет брать телефон, но умеет ходить по перилам балкона так, что вы сами с визгом нассыте в тапки. Иногда вам хочется схватить его и одним ударом обо что-нибудь приучить к порядку, к лотку, отучить от ковра, стола. Вы большой и толстый, у вас хватит дури и сил. А у него всегда хватит мужества со страху вас обоссать.
Девочка-маугли, воспитанная книгами, кошками и деревьями
Из Хибинских дневников: как это было Два дня, о которых есть, что вспомнить... ...Сандро с самого начала поездки маялся больной ногой: дальше водопада и маленьких озёр ходить не мог. А мне страшно надоело сидеть на базе. Поэтому, когда знакомые из соседнего домика пригласили сходить на 2-3 дня в северную часть Хибин, я с радостью согласилась. Собрала в рюкзак палатку, спальник с ковриком, одёжку, немного еды и кофр с фотоаппаратурой. Штатив в руку — как посох, и пошла. Стартовали с базы в первой половине тёплого, сухого, с лёгким ветерком дня. Облачность была, как говорится, переменная: утром синих дырок в небе больше 50%, к обеду и после — поменьше. За несколько часов добрались до Лявойока, обогнув справа Щучье с Гольцовым. По лесным дорогам идётся быстро, хотя рюкзачок у меня получился, по самым скромным подсчётам, килограмм на восемнадцать (10 — шмотки и еда, 8 — техника). Вывод: хочешь ходить в автономе — заводи себе самую лёгкую палатку и ещё раз хорошенько подумай, что именно класть в кофр. Остальное уже и так сведено к минимуму. Дойдя до водопада на Лявойоке, мы начали выбирать, где «упасть». Прямо над водопадом — ровная площадка на 2-3 палаточки. В глубине души я была за то, чтобы остановиться там. Рюкзак тянул к земле, да и водопад хотелось поснимать. Всласть, не торопясь, при разном освещении. Но уж очень место проходное, у самой дороги. Чуть дальше, на большом левом притоке — старая, отлично обжитая стоянка. Я предложила её. Однако мои товарки решили подняться по долине как можно выше — под Партомчорры. В итоге мы встали лагерем на правом берегу Лявойока, почти на самой границе криволесья и голой тундры. Напротив маленького красивого водопада, который течёт с Партомпорра. Я раньше не знала этой стоянки, но она мне понравилась. Уютно, ровно, не очень засижено (если не считать древнего геологического мусора), готовый очажок для костра, вода относительно близко, и даже дрова есть. Поставили палатки, приготовили ужин, поели — всё как всегда. Я передохнула немного, и ближе к закату отправилась на съёмку. Половину ночи, часов до трёх, бродила по ближнему к стоянке отрогу Партомпорра. За что люблю эту долину — она открыта для закатного солнца. Дважды (считая этот раз) я ловила там очень красивый свет. Но солнце быстро ушло в тучи, стало темно и холодно. Я спустилась вниз, залезла в палатку и с чувством исполненного долга завалилась спать. А в пять утра Тома с Ирой разбудили меня криками: «Вставай скорее! Смотри, какая радуга!» Поглядеть стоило, только потому злые спатьмешалища остались живы. Но лучше бы я вовсе не слезала с горы и не ложилась. Радуга — роскошная, двойная, на полнеба. С противоположной стороны — первые утренние лучи светят сквозь дождь, превращая его в сияющую розовую занавесь. Горы за Гольцовым озарены солнцем: по верхнему, видимому из-за кустов, краешку можно догадаться, какое роскошное световое шоу происходит над озером. Я, очумелая со сна, бестолково хваталась то за один фотик, то за другой. Потом бросила: всё равно с нашей стоянки видны одни огрызочки, а бежать куда-то, забираться повыше... Уже поздно. Погасла сперва радуга, потом розовое зарево и горы за озером — туча накрыла солнце. Дождь добрался до нас, пришлось быстро прятаться в палатку. Честно говоря, сделала это с облегчением. Вот так, спросонок, я мало на что гожусь: голова не соображает, кружится, руки-ноги заплетаются. Чашка горячего чая могла бы помочь, но этот чай ещё скипятить надо. Попрятала технику в кофр, застегнула на себе спальник и сразу провалилась в сон — как в обморок. Куда-то мы с утра собирались идти: я это помнила, честно пыталась проснуться. Однако выныривала — и снова уплывала в уютную тёплую тьму без снов. Под вкрадчивый шорох капель по тенту: то громче, то тише. Мелкая морось, можно под такой ходить: легко! И даже делать хорошие кадры. Но веки не поднимаются, и щёку от подушки не оторвать. А уж на другой бок перевернуться, ногу или руку затёкшую положить поудобнее — почти запредельное усилие. Придавила тяга земная, отыгрываясь за ночные танцы со штативом и лёгкие прыжки с камня на камень. Хотя нет, Земля-матушка тут вовсе не при чём: честно держит 1 g. Меньше надо над организмом измываться: не в этом походе — вообще по жизни. Будь под рукой тонометр, показал бы, наверняка, какие-нибудь интересные цифры. Впрочем, барометр, думаю, тоже показывал забавное...
С утра и весь день погода хмурилась, как бы размышляя: портиться ей окончательно или нет. Давило, серо-сизые тучи плотно сидели на горах, дождь то нервно барабанил по палаткам, то переставал, ветер налетал порывами с разных сторон. С каждым часом наш изначальный план: сделать кольцо через Южный и Северный Партомчорры казался Томе с Ирой всё менее привлекательным. Я-то даже не делала вид, что собираюсь куда-то идти. Благое намерение добрести до водопадов и до похожей на кратер кольцевой структуры на Партомпорре — рассосались без остатка. Желание одно: спать. Будь я кошкой — свернулась бы клубком, нос хвостом прикрыла и даже на звон мисок ухом не вела. Но человеку невозможно проваляться в палатке весь день. Надо и «ежей попугать», и поесть, и в хозяйственной деятельности поучастовать. Не заболела же, я в самом деле: просто расслабуха такая со мной случилась. Бывает. Я даже что-то фотографировала — в полной несознанке, судя по результатам — и снова отваливалась на боковую. Только к ужину, наконец, почувствовала себя более-менее человеком. Собственно, я уже проспала всё, что можно. Пора было возвращаться на базу. Погода явно не собиралсь улучшаться. Гулять по верхам, когда на горах сидят тучи, небезопасно, малоприятно и бессмысленно: обзор всё равно нулевой. Мы ждали парня, который бродил сам по себе, но на некоторую часть маршрута, как я, примазался к Томе с Ирой. Он, самый упорный из нас четверых, полез-таки наверх. В ожидании его приготовили ужин, собрали рюкзаки: оставили несложенными только палатки. Дело было уже совсем под вечер, и не знаю как остальным, а мне внутренний голос упорно твердил, что раз уж свёртываем лагерь, то лучше не тянуть с выходом. Тучи над Партомчорром на глазах наливались свинцом, воздух был как наэлектризованный. В начале двенадцатого дождались, наконец, попутчика. Пока он ужинал и паковался, налетел ветер. То есть налетел — мягко сказано. Будто кто-то на перевалах приоткрыл заслонку со сжатым воздухом. До этого низкорослое, но густое криволесье создавало вокруг стоянки уютный затишок. Первый же порыв ветра раскатал в тонкую лепёшку и кусты, и палатки: хорошие палатки, на дугах — положил, сплющил. Полетели ободранные шквалом листья и пепел из кострища. Вариантов было два: либо быстро крепить всё, что можно, дополнительными оттяжками, либо дособираться и тикать. Мы выбрали второе. Пережидая наиболее сильные порывы, кое-как свернули палатки: они возомнили себя парапланами и тянули полетать, но у нас были другие планы на их счёт. Упихали всё в рюкзаки, увязали, приготовились идти. Едва мы встали на тропу, секунда в секунду, с неба плеснули первые капли. Плюх, плюх, плюх — по четверть стакана каждая, не меньше! А когда из зарослей выбрались на открытое пространство сухого русла — в этой части Лявойок широко разливается по долине — «заслонку» на перевалах сорвало окончательно. Дождь, как водопад, стеной. И жёсткий, упругий поток воздуха, который язык не поворачивается назвать ветром. К счастью, мы уходили вниз по долине, и всё это свистело нам в спину. Незабываемое ощущение: делаешь шаг с валуна на валун, а тебя подхватывает под рюкзак и несёт: через камень, на который хочешь наступить — к следующему, а то и через два. Не идёшь, а почти летишь — главное, вовремя отталкиваться от макушек глыб ногами и штативом. Голова в капюшоне и плечи промокли сразу, чуть погодя — колени. Я очень не люблю ходить под грузом в непромокаемой одежде. Даже в хвалёных мембранах катастрофически не хватает воздуха: быстро устаю, начинает сбоить сердце. Готовясь к выходу, как обычно, надела поверх полартекового костюма брезентовый анорак и такие же штаны. А теперь уже, под проливным дождём, распаковывать рюкзак и переодеваться — ищите дурных! До базы, со всеми дорожными петляниями, максимум километров десять. Не больше трёх-четырёх часов ходу. В чём есть, я, конечно, промокну до нитки, но не замёрзну: груз не даст. А на базе — переоденусь в сухое, и сразу в спальник. Он-то, надёжно упакованный, точно останется сухим. Как и запасная одежда, и всё фотобарахло. Я вышла со стоянки первой. На другом берегу Лявойока, под крутым склоном, ветер бесчинствовал чуть поменьше: остановилась на тропе подождать остальных. Стоять — тяжело. Если снять рюкзак, полегчает, конечно, но задубеешь сразу. К тому же снимать-надевать эту орясину без постороней помощи — тот ещё атракцион. Пока обдумывала вопрос: то ли ждать народ, то ли идти дальше своим темпом, меня догнали Ира и Тома. А их знакомый опять где-то застрял. Они сказали, что подождут его здесь, я — что мочи нет стоять, двигаю потихоньку вперёд. Заблудиться, мол, негде: или догоните, или на базе увидимся. И пошла. Дождь с ветром не ослабевали ни на секунду. Название этому буйству стихий просилось одно — короткое и свирепое морское слово «шторм». С каменных щёк над водопадами я разглядела у самого горизонта далёкую, слабую, бледно-малиновую закатную полоску. Даже подмигнул оттуда алый глазок: солнце — и канул за окоём. Над головой и по всему видимому небоводу тяжко ползли тучи. Громоздились. Пёрли победным маршем. Теснили одна другую, свивались жгутами, висли на горах, истекая водой. Серогривая, буйная, подхлёстываемая дождевыми струями река ревела и билась о камни. Взъерошенный лес гудел под ударами ветра, бешено мотал верхушками ёлок. Как ни странно, нам с ветром было всё время по пути. Под Партомчоррами он дул с востока, а в сквозной долине Кунийок — Кукисвум стал северным. Воздушные потоки обтекали Хибины, разгоняясь в узостях, как в аэродинамической трубе. Я шагала по лесной дороге: одна в сгущающихся ненастных сумерках, мокрая уже почти насквозь, с тяжеленным рюкзаком, и было мне — удивительно хорошо телу и спокойно душе.
До тех пор, пока на объезде Щучьего не стали попадаться свежесрубленные и брошенные поперёк колеи молодые деревца. Много, густо. Не так, как делают, забуксовав в грязи. Кто-то неторопливо, обстоятельно расчищал проезд и обочины, мостил гать впрок. Много крепких мужиков. С острыми топорами. На большой, тяжёлой машине. Позавчера здесь этого не было. Примятые шинами тонкие стволики, свежие ссадины коры, зелёная, ещё живая листва. Идти тяжело, смотреть больно, и память сразу подсказывает невесёлое: новый апатитовый рудник и обогатительную фабрику, которые, вроде, собираются строить как раз где-то здесь. А в прекраснейшем Щучьем — отстойник. Может быть, это пока совсем не то. Организаторы «Арктик-трофи» готовили трассу под очередные соревнования? Или железячники пробирались на своём «Урале» к особо крупной залежи металлолома? Деревья — жалко их, но сегодняшний шторм наломает больше, не говоря уж про лавины зимой. Угораздило вырасти в неудачном месте — значит судьба такая. Природа сама по себе безжалостна. И близких к себе людей учит отнюдь не сентиментальности — это сугубо городская фишка. Учит чему-то другому, более глубокому и сложному. Перешагивая изувеченные берёзки, ольхи и рябины; балансируя, путаясь ногами, спотыкаясь о густо переплетённые ветви, я не плакала, не материлась. Хотя и слёзы, и злоба были близко, дышали за левым плечом. Но в эту буйную ночь, под ледяными струями дождя, посреди рёва ветра и хруста ломаемых деревьев — собственные эмоции... Да, та же стихия: слепая, неуправляемая, но по мощи — смешно сравнивать. Главная человеческая сила — мозги и руки. А в придачу к ним заповедь: «возделывать и хранить». Забываем о ней, оттого проблем много. Лично для себя бы хоть разобраться — что возделывать, что хранить? Рукам в тот момент работы не было, а мозгам — раздолье. Мысли на ходу текли легко, свободно — почти так же шустро, как струйки воды и пота под одеждой. Много чего передумала той ночной одинокой дорогой. Странным образом более уютной, чем кухня в собственной квартире. Да, чего дурить себя и других: именно здесь, в Хибинах, моя малая родина, сюда прирос самый цепкий и сильный корень — из питающих меня жизнью, удерживающих в земном бытии. Первый корешок зацепился когда-то за отравленную московскую почву, там же поставили штамп в свидетельство о моём рождении, печать о прописке в паспорт. Москва — город четырёх поколений предков. И мой тоже: без дураков. Город огромный, прекрасный, хищный, расчётливый. Мне редко хватало души — любить его. Москва знает это про меня и тоже не спешит делиться силой. Скорее подарит такую милость (до или после хорошенького удара по башке) сумасброд Питер... Хибины щедры и терпеливы. Вместо обыденного, привычного визга: «Голосуй или проиграешь!» нашёптывают: «Решай не быстро, главное — спокойно и верно. Когда решишь, тогда и слава Богу». У меня есть долг перед этой землёй, и пока жива, я буду его возвращать — как умею, как могу... Километра за три до базы меня догнала усталость. Насквозь пропитаная водой одежда начала ощутимо тянуть к земле, сердце — частить, дыхание — сбиваться. Нормально, всё путём: добрела. Заглянула в соседний домик к Томе & Co — они притопали немного раньше другой дорогой. Зашла в тёпло обжитой, натопленной комнаты. Переоделась тихонько, чтобы не будить спящих друзей. Достала спальник — сухой. Легла и сладко, как в детстве, заснула под шум непогоды за стенами...
Текст написан довольно давно. В очередной раз вспомнила про него, когда смотрела «Аватар». Вопрос на засыпку: где находится моя личная Пандорра?
Девочка-маугли, воспитанная книгами, кошками и деревьями
«Всякое бегство есть не более как попытка убежать от себя, и всякая гонка вперед не более как жалкая и никчемная попытка догнать выдуманного себя» Олег Куваев (не тот, который Масянин папа)
Девочка-маугли, воспитанная книгами, кошками и деревьями
Ещё не пора, но дело к тому... ( А чувство юмора очень некстати взяло отпуск.
Когда исчерпаны все средства, Земля горит и нет мостов...Когда исчерпаны все средства, Земля горит и нет мостов, Нам остается только бегство На север, или на восток. Когда тревожат сны из детства, Или могилы без крестов, Нас каждый раз спасает бегство На север, или на восток.
От глупости и раболепства И указующих перстов Приходится спасаться бегством На север, или на восток. Вот кто-то крикнул: «Все пропало! Беги, тебе мотают срок!» И ты идешь по перевалу На север, или на восток.
По артериям рек, по прожилкам дорог, Мы уходим в побег на восток, на восток, Что нас гонит туда, будто вспугнутых птиц, В этот край, где вода без конца и границ?
И как полюс — магнит, как огонь — мотылька, Что сюда нас манит, словно луч маяка? Видеть отблеск костров сквозь серебряный снег, Слушать пенье ветров, пенье сумрачных рек,
На базальтовых спинах промерзших хребтов Улетать на крестах вертолетных винтов И когда за окном вьюги дымно клубят, Знать, что кто-то давно ожидает тебя.
Девочка-маугли, воспитанная книгами, кошками и деревьями
Для Remi Lark Очень люблю эти гиперборейские цветочки )
Мак лапландский Papaver lapponicumМак лапландский Papaver lapponicum Раздел: Покрытосеменные или цветковые Семейство: Маковые Papaveraceae Род: Papaver Автор: (Tolm.) Nordh. Статус: 3 (R). Редкий вид. Внесен в Красную книгу СССР Распространение: В СССР встречается только на территории РСФСР в центральной части Кольского полуострова: в Хибинских (преимущественно) и Ловозерских горах, единичные местонахождения имеются в Мончетундре; вне СССР - в Северной Норвегии. Экология: Растет на мелкоземистых и песчаных осыпях, каменистых россыпях, по берегам рек, главным образом в горно-тундровом поясе, часто спускается в пояс березового криволесья, иногда заходит и в лесной. Растение открытых мест, встречается только в сообществах с несомкнутым покровом. Ежегодно плодоносит и дает достаточное возобновление, обеспечивающее самоподдержание вида, но в целом его численность мала. Лимитирующие факторы: Горные разработки и другие виды хозяйственной деятельности человека, а также сбор как деко ративного растения (3-6). Охрана: Решением Мурманского облисполкома внесен в список охраняемых растений области (5). Встречается на заповедной территории Полярно-альпийского ботанического сада-института, там же успешно культивируется в питомниках, ежегодно цветет и плодоносит, изредка дает жизнеспособный самосев. Необходимы контроль за состоянием популяций, запрет сбора, расширение введения в культуру. Источники: 1. Толмачев, 1975; 2. Семенова-Тян-Шанская Н., 1956; 3. Андреев Г. и др., 1974; 4. Андреев Г. и др., 1977; 5. Редкие и нуждающиеся в охране животные и растения Мурманской области, 1979; 6. Андреева, 1980 Составители: В. Н. Андреева