Челлендж 2012

[chorgorr]

Вот интересно, какого гхыра этот текст пропал с моей странички на Самиздате? Никаких пояснений, никаких следов: был текст, и нету... О.о

Когда на меня упала эта заявка:
«Хочу: текст.
Жанр: это может быть ангст, детектив, даркфик или экшн. Перечисленное не директива, а подсказка для автора – если его что-то заинтересует. Но в целом – на усмотрение.
Рейтинг: R - NC, предпочтительно слэш. Не обязательно речь о главном герое/героях.
Пэйринг: Нав/масан, нав/люд, асур/нав, масан/хван, масан/масан, масан/люд.
Дополнительные пожелания: идеальным стал бы психологический текст; текст, полный эмоций, но не романтических. Хотелось бы чего-то жёсткого, но с хеппи-эндом.
Исключения: Сантьяка как герой. Упоминания, периферия – пожалуйста. Табу на пейринг нав/нав даже в упоминании.»
Я немножко схватилась за голову. Но потом вспомнила идею, которая пришла в эту самую голову как часть похождений Ромиги. Тогда идея показалась мне чересчут бредовой, да и в основной сюжет не вписывалась никаким боком. Но как отдельная история... Почему нет?

Название: Необращённый
Жанр: драма
Размер: 2657 слов
Пейринг: ОМП-нав/ОМП-масан
Рейтинг: R
Предупреждение 1: религия
Предупреждение 2: смерть персонажей

Он явился в монастырским воротам в полдень. Ему не были рады, но ждали: демон пришёл забрать своё. Тяжёлая створка, надсадно скрипнув, выпустила двоих. Пожилой монах смерил воина Тьмы взглядом прямым и бесстрастным. Юноша в светской одежде узнал, радостно воскликнул, прянул навстречу – спутник остановил его жестом, как птица крылом прикрывает птенца:
– Чадо Андрей, ты знаешь этого демона?
– Да, он мой хороший друг.
– Если так, Тьма жестока не только к тебе, чадо, – в голосе монаха послышалась горечь, он сочувственно заглянул в чёрные, будто сажа, глаза пришельца.
Тот легко улыбнулся в ответ:
– Тьма соблюдает Договор, в отличие от вас, церковников. Зачем ты вышел с ним? Надеешься мне помешать?
Монах отрицательно качнул головой. Опустил руку, отступая в сторону:
– Прощай, крестник, да пребудет на тебе благодать и милость Господня. Помолись за меня, когда предстанешь пред престолом Его.
Юноша сложил ладони лодочкой для благословения:
– И ты молись за меня, отче.
Размашистое крестное знаменье, лёгкое касание губами руки, и ещё несколько долгих секунд эти двое смотрели друг другу в глаза. Потом монах шагнул к воротам, юноша – навстречу своей судьбе.
Судьба не спешила. Мягкими, плывучими шагами отступала спиной вперёд из-под свода надвратной башни, манила за собой. Полуденное солнце обрисовало гибкий силуэт в проёме арки, облило вороные волосы и плечи, смывая Тьму в кляксу тени у ног. Юноша вздохнул, зажмурился и нырнул в свет, как ныряют в омут. Выдохнул:
– Слава тебе, Господи Иисусе Христе, ныне, и присно, и во веки веков! – улыбнулся, подставляя ослепительным лучам бледное до прозрачности лицо. Андрэ Малкавиан «купался в лучах славы» второй раз в жизни.

Гарка предоставил старому другу выбор, как ему умереть: от солнца или от чёрной стали. Масан выбрал, нав спокойно ждал того, что бывает всегда. Не дождавшись, мягко усмехнулся:
– Да, Андрэ, только с тобой могла приключиться такая история. Как тебя угораздило? Расскажешь?
Солнце не сжигало масана, лишь заставляло щурить рубиновые глаза:
– Мы охотились за пищей, и заигрались. Это долгая история…
– Про похождения вашей весёлой банды, и как вы нарвались на удар Инквизитора, можешь пропустить, я это знаю. Расскажи, как выжил?
– Бог челов пощадил меня и привёл сюда. Отец Николай, тот самый инквизитор, принял, крестил и просвещает в вере. Я знаю теперь: Единый Господь и Создатель – это тот, кого мы именуем Спящим. Он почил от дел, сотворив мир и всех живущих в нём. Ныне день седьмой, время наших деяний, Божьего покоя, потому Он как бы спит. Однако с челами разговаривает, и однажды Сам воплотился среди них, дабы спасти от смерти всех верующих в Него. Не только челов! Всех, способных слышать и принять благую весть Евангелия. Понимаешь меня, нав? – в голосе масана звучало ликование, глаза сверкали.
– Спасти от смерти? Ты уверен, что стал бессмертным, и я не смогу казнить тебя, Андре? – гарка иронично приподнял бровь. – Или, может быть, челы перестали умирать после той странной истории в Иерусалиме?
– Даже если ты убьёшь моё тело, дух будет жив и вознесётся к Господу. Тело тоже воскреснет, когда волею Создателя мир обновится, как феникс в огне.
– Ты веришь в это?
– Как ты веришь своим глазам, нав. Смотри, я стою перед тобой, хотя уже десять раз должен был рассыпаться в пепел.
– Серьёзный аргумент, – кивнул головой тёмный. – Ты теперь совсем не боишься солнца?
– Пока Господь со мной, я ничего не боюсь. Он один знает, навсегда ли изменил меня Своею благодатью, или это временный дар. Отец Николай думает, что временный. Челы, ученики Христовы, силой Святого Духа тоже обретали способности, не свойственные их расе. Воскрешали мёртвых, исцеляли неисцелимых, проповедовали на неведомых языках. Они делали всё это, но оставались обычными челами и даже не превращались в магов. Так и я, представая солнцу, помню, кто я. Каждый раз может оказаться последним, но Солнце Правды пока хранит меня. Как же я счастлив, как люблю Господа и весь этот прекрасный мир – ты не представляешь себе, нав!
Нав не представлял – просто чувствовал эмоции Андрэ, с удовольствием купался в этом тёплом потоке. Однако не был бы навом, не задав следующий вопрос:
– А пойдём в Цитадель, исследовать, что в тебе изменилось? Может получиться неприятно, и к финалу исследования от тебя мало что останется. Но ты же, правда, ничего не боишься?
Масан, вместо того, чтобы испугаться, возликовал:
– Я готовился к смерти, ожидая посланца Тайного Города. Теперь любая отсрочка моего приговора – возможность проповедовать и свидетельствовать о Господе. Какая разница, где. Я буду делать это и в ваших подвалах, пока найдутся слушатели.
– Пока сможешь говорить, – жёстко усмехнулся нав, однако запугать этого масана, кажется, было, в самом деле, невозможно. – Андрэ, как ты думаешь, почему это случилось именно с тобой? Многие попадали под удары инквизиторов, но только тебя церковники пощадили, подобрали и обратили в свою веру.
Андрэ склонил голову чуть набок, улыбнулся истинно Малковиановской улыбкой:
– Возможно, мне одному хватило безумия – уверовать в Бога, которому поклоняется пища? Сам не пойму, по какому наитию я первый раз взмолился Христу челов, когда инквизитор мешал нас с землёй. Второй раз, сознательно, я молился Ему на рассвете, когда очнулся без сил и надежды уползти с открытого места. А в третий раз молился, когда челы нашли меня. Монахи услышали, что я славлю и благодарю Господа за сохранённую жизнь, и сказали: раз Бог тебя пощадил, мы тоже не тронем. И крестьянам не велели. Игумен Николай стал моим крёстным отцом, – масан оглянулся через плечо.
Нав проследил этот безгранично преданный, полный люби и восхищения взгляд. Монах, провожавший Андрэ, до сих пор торчал у ворот. Молился по чёткам, низко склонив голову. Гарка принял решение: у него был приказ казнить масана, и ничего более:
– Я не поведу тебя в Цитадель, Андрэ. Ты умрёшь здесь, легко и быстро.
– Почему? – ни печали, ни страха, лишь отстранённый интерес.
– Потому что ты, Андрэ, мой старый друг и любовник, – ответил нав и крепко обнял масана.
Прижал к себе, страстно целуя в губы. Вопреки обыкновению, масан не ответил на поцелуй – упёрся ладонями в грудь гарки, решительно отталкивая от себя. Нав с лёгкостью мог сломить сопротивление, но не стал. Разжал объятия, в свою очередь спросил:
– Почему?
– Не хочу. Пойми, нав: я уже не твой, а Божий. Все плотские радости и забавы мне сейчас лишние. Прости.
– Как хочешь, – гарка призвал катану, шагнул назад для лучшего замаха.
Андрэ вытянулся в струнку, подставил шею под удар так же бесстрашно и радостно, как некогда под поцелуи:
– Я весь мир люблю, нав. И тебя тоже. Пойду к Богу, за всех молиться…
Чёрная сталь не дала закончить фразу. Обезглавленное тело начало оседать наземь, а голову нав поймал за волосы на лету. Вглядывался в рубиновые зрачки, пока там не угасла последняя искра разума. Продолжал ощущать это странное ликование, которое не заглушила даже боль агонии. Вздохнул:
– Ты чокнутый, Малкавиан. Как был, так и остался. Сам подумай, ну зачем человскому богу сумасшедший масан? Прощай, мой Андрэ.
Слышал ли умирающий эти слова, трудно сказать. Жизнь ушла, и то, что хранило масана до сих пор, перестало действовать. Солнечный свет, будто опомнясь, совершал свою обычную работу. Тело стремительно рассыпалось пеплом и, неожиданно, горкой сухих, выбеленных костей. Нав второй раз подхватил в падении череп, завернул в быстро сотворённый лоскут ткани – отнести странный трофей в Цитадель. Собрался вызвать портал, но его остановили:
– Подожди, демон. Я не помешаю тебе забрать его голову, раз ты смог взять её и завернуть в свой колдовской плат. Но позволь мне прочитать отходные молитвы, – монах подошёл и склонился над останками Андрэ Малкавиана.
– Любопытно, как бы ты смог мне помешать? – искренне поинтересовался нав. Если верить Андрэ, перед ним был не простой монах, а тот самый инквизитор. Но гарка не чувствовал здесь опасности для себя. Совсем.
– На всё воля Божия, – спокойно ответил чел. Он скорбел о крестнике и сильно грустил о чём-то ещё, но скорбь и грусть мешались с отблеском всё того же непонятного, нелепого ликования.
– Читай свои молитвы, игумен Николай, я не буду мешать, – гарка положил узелок с черепом на седую от пепла траву. – После хочу поговорить с тобой. Согласишься ответить на вопросы?
– Да. Подожди меня вон там, – монах указал на сломанную ракиту на берегу большого пруда, ярдах в сорока от монастырских ворот.
– Мне любопытно послушать, как ты молишься. Не помешаю?
– Нет. Хочешь – слушай, – монах извлёк из недр просторного облачения потрёпанную книжицу, полистал и начал вполголоса, нараспев читать из неё.
Нав узнавал лишь отдельные слова, но замер в безмолвном карауле, наблюдая и запоминая всё. Стоило посмотреть вблизи на инквизитора, который рискнул нарушить главный постулат Договора с нелюдями: «Церковь создана челами и для челов». Тем более, скоро смотреть станет не на кого. Крёстный не должен пережить крестника дольше, чем на сутки. Всё это осиное гнездо челы поклялись выжечь, чтоб и памяти не осталось об укоренившейся здесь ереси.

Монах закрыл книжицу, вздохнул:
– Вот и проводили раба божия Андрея в путь всея Земли. Светлая душенька, мученик Христов, и не важно, что упырём родился. Крепко проклял Господь весь их род, но и благодать призванному даровал в избытке. Скажу я тебе, демон: великое это счастье, читать отходную праведнику. Хоть и горько, что стал Андрей мучеником, а не апостолом всея нелюди, как мог бы. Как мнилось мне недостойному. Но на всё воля Божия.
Нав тихо рыкнул:
– Андрэ был масаном, а не упырём. Мой народ зовётся – навы. Запомни… Хотя, зачем тебе? Всё равно скоро умрёшь, инквизитор, и вряд ли кто-то станет читать над тобой отходные молитвы.
– В Пустыни поминают всех, – монах отошёл к воротам, гулко бухнул в них кулаком. – Эй, Антипка, поди сюда!
Створка приоткрылась, из щели выглянул парнишка в подряснике. Зыркнул на нава, на останки Андрэ, хотел утечь обратно, но был пойман за ухо. Николай дал ему короткие указания и отпустил. Скрип и хлопанье воротины, топот быстрых ног…
– Пока братия готовят всё для погребения, я готов поговорить с тобой, нав. Посидим на той раките. Хорошее место: и для рыбалки, и для беседы, – монах, не оглядываясь, шёл к воде, гарка следовал за ним.

Молния расколола старое дерево напополам. Одна часть, живая, вздымалась в небо и нависала далеко над водой. Вторая, почти засохшая, лежала на берегу и служила теперь удобной скамейкой. Игумен Николай помнил ветлу целой, образ могучего дерева явственно всплывал из его памяти. А ещё его одолевали сомнения и страх, которым он упрямо не поддавался и не показывал виду. Пожалуй, монах владел собой лучше всех челов, кого гарка знал.
– Почему ты нарушил Договор? – спросил нав, не слишком рассчитывая на ответ.
Однако игумену хотелось поговорить:
– Я слуга Христов. Как я мог не крестить водой того, кого Господь уже крестил благодатью и светом? Этот юноша поведал мне историю своего народа и других нелюдей, живущих в этом мире. Волею Божьей, я давно был посвящён в историю Договора с нашей стороны. Увидел с другой – сердце преисполнилось скорбью и смятением. Нам ведь было велено: «Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всякой твари», а мы обращались только к себе подобным. А когда обрели от Господа великую силу и победили в страшном противостоянии, вовсе заградили путь ко Христу другим разумным созданиям, и многих своих отвергли. Это величайший грех, расплата за него грядёт.
– Это простая политика, – улыбнулся нав. – Условие для равновесия сил. Мы не лезем в некоторые человские дела, вы не лезете к нам. Я не знаю, что такое «грех». Вы, челы, называете этим словечком слишком разные вещи. Может, хоть ты мне объяснишь понятно?
– Андрэ рассказывал мне, будто вы называете себя Стелам Тьмы. Вот представь: быть кривой, негодной стрелой – грех. Отклониться от прямого пути и не попасть в цель – тоже грех. Не всегда вина, всегда беда.
– А кто и зачем выбирает цель?
– Я не знаю, кто и зачем выбрал цель для тебя, нав. Ты творишь непотребные дела, но держишься и ведёшь себя так, будто твой путь прям и истин. Твоя душа – Тьма, но я не чувствую зла. Возможно, мой разум и сердце помутились, но… Не понимаю, – горестно вздохнул монах.
– Давай не будем обо мне, – усмехнулся нав. – Скажи о себе и от себя.
– Сам я когда-то решил быть стрелой в Божьем колчане, и Андрей выбрал так же. По-моему, это лучший выбор.
– А в чём, по-твоему, цель всей вашей Церкви?
– Приводить народы ко спасению.
– «Спасение», ещё одно непонятное слово, которое я слышал от Андрэ. Несчастный говорил, будто ваш бог спасает от смерти. Что-то незаметно.
– Он спасает падшие создания от власти смерти, греха и пагубных страстей. Ты ведь знаешь, чем была для твоего друга жажда. Приняв крещение, причащаясь святых Христовых тайн, Андрей обрёл власть над собой.
На бесстрастном лице гарки отразилось лёгкое удивление:
– Он перестал пить кровь? Вы живёте в глуши, на вас обратили внимание почти случайно и не скоро. За то время, что Андрэ просидел у тебя в монастыре, он просто обязан был высушить кого-нибудь. Может, он просто заметал следы, а ты не знаешь?
– Кровь была необходима ему для жизни, увы. Но он избавился от безумия. На моих глазах Андрей держал пост, пока не слёг. Это неправильно, плохо, и я поделился с ним, – монах приподнял рукав, показал заживающий след игл на предплечье. – Я, потом ещё двое братьев.
Нав фыркнул:
– Андрэ избавился от безумия? Нет, похоже, вы спятили тут все, дружно. Буйный Малкавиан рехнулся до такой степени, что стал беречь жизни пище. Кому рассказать, не поверят!
– Но это истинная правда, – пожал плечами монах. – И тебе самому сегодня явлено великое чудо. Ты видел то, чего никогда не бывает, но по Божьей милости иногда случается. Значит, Господь и тебя призывает, нав.
– Я прекрасно живу без твоего бога и его странных чудес. Совершенно не нуждаюсь в спасении от смерти через смерть. Однако я готов послушать тебя ещё, Николай, если ты расскажешь мне об Андрэ.
Монах в который раз попытался что-то разглядеть в черноте навских глаз. Спросил:
– Он был сильно дорог тебе?
– Был.
– И ты, не веруя в спасение и вечную жизнь, так легко убил его?
– Он умер для меня, когда по глупости или от скуки ушёл к мятежникам Саббат. Потом ты, инквизитор, убил его на деревенской площади вместе со всеми сообщниками. В третий раз он умер на утро после той ночи. Четвёртый – когда морил себя жаждой. Пятый – шагнув на солнцепёк сегодня. Это лишь то, что я знаю. Но, по-моему, многовато для одного безумца. Знаю: кто ищет гибели, всегда её находит. У меня был приказ казнить его. Я, воин Нави, выполнил приказ. Рад, что в моей власти было подарить ему лёгкую кончину. Скажи, искать смерти – по-вашему, грех?
– Грех. Андрей не умел жить иначе и не успел научиться. Возможно, я ошибся, не отправив его из монастыря сразу после крещения. Но я не мог отпустить его, не наставив в вере…
За монастырской стеной ударили в колокол. Монах встрепенулся:
– Мне пора идти.
– Интересно было поговорить с тобой, игумен.
– Мы можем продолжить беседу после службы. А если захочешь увидеть нашу жизнь, идём со мной.

Нав всегда отличался неуёмным любопытством. Он провёл в монастыре остаток дня и часть ночи. Челы явно и откровенно пытались обратить его в свою веру. Не только игумен, все семеро монахов и юный послушник Антипка. Терять им было нечего, они это прекрасно знали. Реагировали по-разному, но в целом – удивительно спокойно для челов, которых вот-вот убьют.
Игумен Николай был из них самым умным и дальновидным, его сильнее прочих терзали сомнения. Пуще смерти, опасался не угодить своему богу. Всё ещё колебался между послушанием церковным авторитетам, которые заключали Договор, и тем, что вычитал в своей главной священной книге, принял разумом и чувствами. Воину Тьмы трудно было понять эти метания.
Гарка много спрашивал, внимательно слушал, кое-что рассказывал сам о жизни нелюдей, но в итоге ушёл необращённым. Рассудок и жизнь были дороги ему. Вернулся в Цитадель, отдал Ортеге узелок с черепом Андрэ, написал подробный отчёт о казусе с масаном, пережившим удар инквизитора и не боявшимся солнца.

Через несколько лет ещё раз побывал там, где всё произошло. Монастырские стены не изменились, внутри теплилась такая же бедная, скудная и суровая жизнь, но был другой игумен и другие монахи. Память о прежних насельниках хранили лишь угли, заросшие иван-чаем, на месте старого братского корпуса.
В соседней деревне рассказывали страшные сказки про упырей и совсем не помнили факты. Но тайком чтили то пепелище едва ли не больше монастырского храма. Поговаривали, покоятся под углями святые мученики, а ещё один лежит на кладбище под простым, наскоро сколоченным деревянным крестом. Приходили, кланялись, просили молитв, помощи и утешения. «Человская молва – как тот иван-чай. Растёт буйно, цветёт пышно, а плодов не приносит, только пылит», – размышлял нав, слушая у деревенского колодца дряхлую старуху, лет сорока от роду, которая всё это ему рассказывала.
– Ты, барин, поди, знал кого из них, раз спрашиваешь? – крестьянка снизу вверх смотрела на высокого молодого господина.
– Кое-кого знал.
– Значит, есть у тебя, барин, крепкие заступники и молитвенники на небесах.
«Барин» прищурил чёрно-агатовое око, рассмеялся:
– Эти – намолят. Как хорошо, что я не вашей веры!