Из-под снега, ещё прода

[chorgorr]

Название: Из-под снега (История с фотографией, часть 4), продолжение
Автор: chorgorr
Персонажи: нав и местные
Категория: джен
Жанр: драма, ангст, экшн
Рейтинг: R
Канон: практически оридж, «Тайный город» где-то очень далеко за кадром
Краткое содержание: Так куда же всё-таки занесло Ромигу?
Предупреждения: попаданец, амнезия, сомнительное согласие, ксенофилия, каннибализм... Список будет пополняться, поскольку текст в процессе.

Начало: chorgorr.diary.ru/p203760149.htm
продолжения:
chorgorr.diary.ru/p209466140.htm
chorgorr.diary.ru/p209618700.htm
chorgorr.diary.ru/p209751723.htm
chorgorr.diary.ru/p210017766.htm
chorgorr.diary.ru/p210336103.htm
chorgorr.diary.ru/p210340865.htm

Всё вместе на Фикбуке: ficbook.net/readfic/3144874
Скетчи-портреты охотников: chorgorr.diary.ru/p209494724.htm

23.09.16

Вильяра чуть не переспросила: «Ты шутишь, старый?» Но не то настроение у обоих, чтобы шутить, тем более, такими вещами. Мудрая закрыла глаза и сосредоточилась, пытаясь услышать, поёт ли сейчас её враг? Да. И похоже, не где-нибудь, а у Синего фиорда. Враг — там, Нимрин — там, возможно, где-то там и пропавший Нельмара.
— Латира, слушай, если мы в самом деле пойдём убивать беззаконного колдуна, лучше подстеречь его, как он меня: сразу после очередной песни.
— Согласен, малая. Но даже ты взяла с собой для подстраховки Нимрина. Вопрос, кто прикрывает беззаконного колдуна, и как именно… Погоди…
Старик замер, уставившись в одну точку, и пребывал так довольно долго. Вильяра прислушивалсь к голосам стихий и пыталась понять, что делает и что замыслил враг?
За время ученичества у Старшего Наритьяры она немного узнала Среднего. Он приходил в гости к их общему наставнику: побеседовать о делах в Совете, приятно провести время за пиршественным столом. Красавец и умница, яркий и жаркий, как летнее солнце, он так же свысока посматривал на юную ведьму, а охотников вокруг, казалось, вовсе не замечал. Вилья, кормившие мудрых в своих домах, были особенно не рады именно блистательному молодому колдуну, но на расспросы Вильяры, что с ним не так, отводили глаза молча: смущённо или испуганно.
С разрешения наставника, Средний однажды взял Вильяру в круг Зачарованных Камней, и ей там было хорошо — впервые со дня посвящения. Мудрая изведала удовольствие и от любовной игры, и от стремительно наполняющей тело колдовской силы. Женщина была в восторге, а вот мужчина не сказал ей ни слова ласкового, а выйдя из круга, залепил оплеуху и обозвал блудливой девчонкой. Позже Вильяра подслушала, как Старший Наритьяра сурово выговаривает Среднему: «Безмозглый размазня! Если тебя распёрло покувыркаться со смазливой девкой, зачем было тащить её в круг? Знаешь ведь, Зачарованные Камни питают того, чья радость ярче, чей дар сильнее. Девка обставила тебя и так, и эдак, о мудрый из круга старейших, ключ для недоучки! Ты должен был не слюни распускать на её прелести, а унизить, напугать, обидеть её. Чтобы плакала, дрожала, сгорала от стыда и не смела тянуться к силе! А лучше, нагибай-ка ты в круге, кого обычно. Посвящённая — слишком крупная дичь для тебя, с твоим убогим даром. Исчезни с глаз моих, неудачник!» От услышанного до Вильяры, наконец, дошло, что в кругу она нечаянно перетянула на себя почти весь поток силы, то есть сделала со Средним то, что наставник делал с ней, и что ей так не нравилось. Робкие извинения колдуньи Наритьяра Средний отверг с дикой злобой и старательно избегал её после…
Вильяра ощутила острый укол вины. Сама того не желая, она нанесла собрату по служению болезненную рану, которую наставник старательно растравил. А что, если Средний затеял беззаконие ради мести — ей, Вильяре? Может, получив её шкуру, он угомонится и оставит в покое клан? Не слишком умная мысль: дело зашло безнадёжно далеко, одними лишь запретными песнями беззаконный колдун уже вычеркнул себя из круга мудрых и из числа живых. Встав под удар, Вильяра ничего не исправит — но может быть, приостановит? Даст время Совету собраться и…
«Наритьяра мудрый, скажи, зачем ты раскачиваешь Голкья?» — посылая зов, Вильяра не брала пример с Младшего, не рисковала сорвать чужое заклятье. Судя по эху, Средний как раз закончил очередную песнь. «Наконец-то ты заметила, и тебе стало любопытно, несносная девчонка», — миг, и он уже стоит перед ней посреди пещеры.
Он совершенно не изменился с их последней встречи, да и со дня своего посвящения: высокий и мощный, но так и не заматеревший до конца четырёхлетка, краса и гордость Наритья. Он сохранит этот прекрасный облик на десятки и даже сотни зим, мудрые стареют медленно. Он улыбается, и отсветы пламени из очага играют на крупных белоснежных клыках, на безупречно ровных резцах. Зрачки глубоко посаженных глаз вспыхивают льдистыми зарницами. Он видит, что Вильяра тянется к ножнам на поясе, и, призывно распахнув объятия, запевает Зимнюю Песнь Умиротворения. Не подпеть ему, не замкнуть кольцо рук — превыше сил. Колдунья мельком удивляется, почему они поют лишь вдвоём, а где же Латира?! А его в пещере нет, как никогда не бывало… Ах ты, старый прошмыга! Но песнь глушит недовольство, настраивает на благой лад.
— Я пришёл говорить, а не драться с тобой, о мудрая Вильяра. Я объясню тебе, что происходит, и предложу выбор, — речь колдуна звучит изысканно вежливо, церемонно, все «поганые девчонки» отброшены, будто детские шалости.
Колдунья прохладно улыбается в ответ:
— Пришёл — говори, о мудрый Наритьяра Средний.
— Слыхала ли ты про «качели смерти», о Вильяра?
— Что-о-о?
От умиротворённости в миг — никаких следов. Шерсть дыбом, рычание рвётся из горла, но охотница замерла, как перед стадом диких шерстолапов: шевельнёшься, издашь лишний звук — затопчут.
— Не беспокойся, о мудрая, я знаю, как раскачать «качели», и знаю, как их потом остановить. Я их обязательно остановлю, но после того, как все мудрые Голкья присягнут мне. Многих уже я привёл к присяге, теперь — твоя очередь.
Ужас леденит кровь, лучше бы беззаконник явился сюда просто убивать.
— Что будет, если я откажусь?
Он лучезарно улыбается:
— Да ничего, я же сказал: я пришёл говорить, а не драться… Ну, то есть, прямо сейчас — ничего. Однако если мудрые не присягнут мне достаточно быстро, я ведь могу и не совладать со стихиями. А если кто-нибудь попытается убить меня или как-то помешать мне…
И он замолкает многозначительно. Чем ответит мир на опаснейшую разновидность зова стихий, заранее не предскажет никто. Но падение Лати Голкья точно покажется рядом с этим даже не сезонным извержением — плевком грязевого вулкана. Беззаконник грозит убить всё живое на Нари Голкья — или на Голкья вообще. Мир до сих пор не затянул раны, нанесённые первыми «качелями смерти», а минуло тому более семисот зим. Эти — вторые.
— Наритьяра, зачем? Чего ты добиваешься?
Глаза неистово полыхают из-под густых белых бровей, горячее дыхание обжигает лицо, тяжёлые ладони на плечах не дают отстраниться. Колдун говорит — почти поёт:
— Голкья связана по рукам и ногам устаревшими законами и обычаями — я желаю освободить её. Голкья смертельно больна и еле дышит под гнётом снегов — я желаю исцелить её. Охотники ютятся в пещерах, перебиваются с рыбы на выползков — я желаю накормить всех достойных и поселить их в сияющих городах из снов. Я знаю, как этого добиться, мне нужно только повиновение. Для начала, повиновение всех мудрых.
Воля колдуна давит, мутит разум. Но подчинить Вильяру даже у наставника получалось редко. И этот не сможет, равно как и она — его (конечно, попробовала!). Вильяра стряхивает с плеч чужие загребущие лапы:
— О мудрый Наритьяра Средний, тебе же не хватит силы, чтобы удержать всю Голкья под своею рукой!
— У меня одного, конечно, не хватит, — он признал это с неожиданным, трезвым спокойствием, с высокомерной ухмылочкой, мол превосходство моё — не в силе. — Именно потому мне нужны все вы, живые: и мудрые, и одарённые из охотников. Ты приносишь мне присягу сейчас, о мудрая Вильяра? Или дать тебе время подумать?
Его спокойствие пугает, хуже бурного натиска: так неколебимо верит беззаконный колдун в свой замысел и в свой расчёт.
Вильяра склоняет голову, пряча взгляд:
— Время. Дай мне время, о мудрый!
Довольный смешок, порыв ледяного ветра — и Вильяра в пещере одна. Она зябко охватывает себя за плечи, бродит взад-вперёд от стены до стены, трясёт головой, пытаясь избавиться от поганого ощущения давящей чужой воли. Подбрасывает угля в очаг и зовёт Латиру: «Старый, ты куда пропал, чурова сыть?» Вздрагивает от неожиданности, когда он откликается вслух из дальнего угла:
— Здесь я, малая! Никогда ещё не ворожил «морозную дымку» так быстро и так старательно.
Латира выходит на свет, но удержать взгляд на старом колдуне всё ещё трудно, и даже аура едва ощутима. Он нервно отряхивается, сбрасывая остатки заклятья вмести с тысячелетней пылью. Вильяра спрашивает:
— Зачем ты спрятался?
— Мне ни в коем случае нельзя было попадаться ему на глаза, но и бросить тебя я не мог. Любопытно, как он попал сюда? Ему знакомо это место, или он искал тебя и нашёл?
— Я страшно сглупила, старый! Я послала ему зов. Считай, сама указала место.
— Зов?
— Да, я спросила, зачем он раскачивает Голкья.
Латира горестно кривится:
— Это можно назвать глупостью, но я не буду. Я скажу: хорошо, что теперь ты знаешь его цели, малая. Он сам объяснил тебе многое, чего не мог рассказать я.
— Мудрый Латира, ты что, присягнул ему?
— Прости, малая, но я не смею говорить об этом.
Ответ, равнозначный «да». Вильяра запрокинула голову и взвыла, а потом закрыла лицо руками и осела на колени, сворачиваясь в дрожащий, жалобно скулящий комок на полу. В точности, как Ирими, только вместо головы жениха у неё — не исполненный и совершенно неисполнимый уже долг перед кланом. А ещё ей, прошедшей огонь, воду и лёд посвящения, гораздо труднее расстаться с рассудком или соскользнуть хотя бы во временное беспамятство. Мама, мамочка, как же больно!

Мудрый Латира в очередной раз удачно избежал внимания Безымянного. Уж если тебя связали смертной клятвой, если не можешь ударить врага, если знаешь, что выполнишь беспрекословно любой его приказ, лучшее, что можно придумать — не попадаться ему на глаза, не становиться оружием в его руке.
Латира слышал весь разговор и прекрасно понимал отчаяние Вильяры. Он сам пережил подобное: прошёл насквозь, будто стихии посвящения. Он успел изучить западню изнутри и видел выход, но не знал, как туда добраться. Пока не знал!
Он дал Вильяре порыдать без помех, а потом уселся рядом и запел, в точности, как пел над её несчастной матерью. Знахаркина дочь постепенно успокаивалась: ещё немного участия и ворожбы, ещё чуть-чуть терпения, и можно будет с нею говорить.

Ромига держал на ладонях чёрно-рыжий обсидиановый нож. Археолог Роман Чернов, которого нав играл несколько лет, сказал бы, что видит шикарный образчик тонкого бифаса: клинок лавролистной формы на рукояти из кости, с обмоткой из жил. Похоже на культуру Кловис, в своём роде — почти совершенство. Нож был явно не новый, за ним умело ухаживали, подновляя кромки, вероятно, теми же руками, что когда-то изготовили. Прощай, Арайя, мастер каменных клинков, глава одноимённого дома…
Нав прикинул, что при необходимости, мог бы этим красивым ножичком довольно легко зарезаться. Знал, куда вогнать клинок и как дёрнуть… Нет, отхватить себе голову катаной — быстрее и надёжнее. Но самоубийство — самый крайний выход, а Ромиге до края очень-очень далеко.
Однако, покойный был большим любителем всего острого: кроме ножа на поясе, у него нашлась ещё пара засапожных. Один — кремнёвый, погрубее обсидианового, но явно той же работы. Второй — добрая сталь с клеймом мастера Лембы.
Помимо ножей, Ромигу заинтересовала снизка разноцветных камушков, похожая на чётки. Рука сама потянулась за ними, как за связкой ключей на поясе тюремщика… Стоп, да это же и есть ключи! На Голкья они выглядят именно так: волшебные каменные ключи от круглых каменных (и всех прочих) дверей, Вильяра передала найдёнышу это знание. Осталось разобраться, отопрёт ли какой-нибудь ключ дверь Ромигиной темницы, разомкнёт ли заклятие? Там ведь ещё что-то пели под дверью, прежде, чем войти… Покойный Арайя пел, а Ромига на всякий случай запомнил ту песенку …
Через полчаса вдумчивой, предельно осторожной работы — сапёры со взломщиками пусть обзавидуются! — нав стоял в коридоре и соображал, куда дальше? По ощущениям, время было предрассветное, самое глухое. Гарка запросто мог проделать то, чего не позволил Арайе в доме у Лембы: пройтись по комнатам и зарезать сонными всех, кого найдёт. И пусть местные чуры разбираются, кто тут был беззаконником, а кому просто не повезло! Но лишнего кровопролития Ромига никогда не любил, к тому же, главной его проблемой были не обитатели дома, а беззаконный колдун… Правильнее сказать: отступник — мудрый… Нет, для наиполнейшего осознания проблемы: враждебно настроенный иерарх!
Таких серьёзных противников у Ромиги ещё не бывало, но гарку учили убивать магов, сильнее себя. Что необходимо для успеха? Первое и самое трудное: подобраться к объекту незамеченным. Второе: накрыть его «навским арканом» прежде, чем объект успеет предпринять контрмеры. Если аркан зацепит удачно, то уже не имеет значения, насколько силён маг, и много ли у него энергии: вся она уйдёт в никуда, да ещё оставит мерзкие ощущения, от которых мало кто быстро оклемается. Соответственно, третье: не позволить объекту прийти в себя и восполнить потерю энергии. И, наконец, четвёртое: быстро добить в ближнем бою, магией, оружием или сочетанием того и другого. Не слишком сложно: на словах.
Ромига крался по дому у фиорда единственным знакомым путём: как шёл с Наритьярой от Зачарованных Камней. Вряд ли эти Камни наделят чужака силой, скорее, как в прошлый раз, начнут убивать. Но в круг-то Ромиге не надо, у него другая идея: перехватить беззаконника на пути туда или оттуда. Идея кажется здравой и перспективной. Главное, дождаться мудрого, не околев на морозе. Кто знает, когда колдуну в следующий раз понадобятся Камни? Но вдруг, скоро? Вдруг, наву повезёт?
А кстати ещё, любопытный вопрос: почему труп Арайи, при всех ключах, бросили в комнате пленника? Это была дурость двух напуганных женщин — или некий хитрый умысел? Чего охотницы так испугались, когда он с ними заговорил? Увы, даже для предположений слишком мало информации.
Знакомая дверь отворилась и затворилась со знакомым мелодичным скрипом: ключик нашёлся и для неё. Знакомо метались огни в двух плошках, знакомо мела и кружила пурга. А вот подсвеченной тропинки не было, зато над косогором полыхало зарево, разноцветное, будто полярное сияние, даже густая пелена летящего снега не могла его заглушить. Красиво, только от разлитого в воздухе напряжения — мурашки по хребту, и боль стреляет в виски. Кажется, Ромига угадал время: Наритьяра ворожит в круге, очень серьёзно ворожит. А как закончит — пойдёт в дом. Может быть.
Едва соступив с каменной площадки у двери, нав по шейку провалился в снег. Идти без лыж тут было немыслимо, а где взять лыжи? Можно их наколдовать, или левитировать, но лучше уж сразу… Если получится…
Ромига открыл портал на самый верх склона, к каменным клыкам, выше которых, вроде, видел твёрдый фирн, а не рыхляк. Портал — кривой и какой-то серый, в лучшие времена гарка без приказа в такой не сунулся бы. Но рискнул: интуиция подгоняла пуще приказа. Вывалился на плотный снег ярдов с пяти, помятый, но живой. Ветер сбивал с ног, швырял в лицо ледяные иглы. Близкое эхо чужой ворожбы отзывалось болью во всём теле, неистовый свет резал глаза так, что Ромига старался не смотреть в ту сторону. Вспомнил, где шла тропа, и спрятался рядом, среди торчащих из-под снега камней. Через пару минут чёрный комбинезон так же запорошит, залепит белым. Вспомнил, как Вильяра пела «морозную дымку» и постарался изобразить нечто подобное. Пусть не постиг важных нюансов заклятья, но лишь бы характерная тёмная аура не маячила на весь склон!
Ромига уже начал сомневаться в своей затее, когда световой конус, вершиной упиравшийся в гору, широким основанием — в тучи, начал тускнеть и погас. Нав сморгнул «зайчики» и на пару мгновений сжал веки, чтобы поскорее восстановилось ночное зрение. Проверил, хорошо ли ходят клинки в ножнах? Только бы энергии хватило на «навский аркан»! Только бы на чужой энергии удалось его построить! А главное, пусть беззаконник спустится именно здесь, а то может ведь, гад, уйти куда-нибудь прямо из круга…
Тропа засветилась, когда затаившийся в засаде гарка почти уже не надеялся. Он перевёл дыхание и замер, будто взведённый капкан.
Ждал, ждал — дождался!
Наритьяра шествовал с горы неторопливо и важно. Он был не один: тащил кого-то мелкого, перекинув через плечо, как ветошь. По сторонам не смотрел, утомлённый трудами, глубоко задумавшись или ведя безмолвный диалог. Первый удар, «навским арканом», бездарно пропустил, или здесь не знали подобных заклятий? Судя по ступору, по вытаращенным глазам, он даже не понял, что случилось: была сила — ой! — утекла. Моргнуть не успел, как в один глаз вонзился нож, во второй — «эльфийская стрела». Зашатался, уронил, кого нёс, схватился за лицо… Свист чёрной стали — и на снег, разбрызгивая кровь, рухнули куски того, что только что было беззаконным колдуном. Так неожиданно просто…
Голову Ромига сцапал на лету: враг ещё жил, ещё пытался что-то сказать, мучительно кривя рот. Жаль, в глаза напоследок не заглянешь, нету глаз, но по губам читалось что-то вроде: «Тьма победила свет. Умрём все вместе: я и Голкья». Голова ещё жила, эти мудрые поразительно живучи, но проку от неё уже никакого. Ромига с сожалением положил трофей на снег — энергии для «иглы инквизитора» точно не хватит — и сам еле увернулся от летящего в лицо ножа. Рыкнул сурово:
— Эй, ты, не балуй!
«Ветошь», которую Наритьяра нёс на плече, оказалась молоденькой охотницей, немногим старше Рыньи. Теперь она, с макушки до ног заляпанная кровью мудрого, скалилась, рычала, сверкала зрачками, на заднице отползая от Ромиги. Он в два шага оказался рядом, схватил её за шкирку, рывком поднял на ноги — оцепенела в ужасе. Охлопал по одежде, проверяя, нет ли другого оружия: нету. Заглянул в огромные жёлто-зелёные глазища, сказал, как можно мягче:
— Эй, я тебя не трону, всё будет хорошо.
Она вытаращилась пуще прежнего, затараторила лихорадочной, заплетающейся скороговоркой:
— Нет, нет, нет! Не будет, ничего больше не будет! Ты убил наше Солнце, оборотень, ты убил Великого Безымянного, мы теперь все умрём. И ты, ты, ты тоже умрёшь вместе со всеми, вместе с Голкья. Великая песнь не допета, оборотень, мы умрём все скоро и страшно.
— Как это, не допета, глупенькая? Мудрый же вышел из круга?!
— Безымянный сказал, эта великая песнь не поётся за раз. До полнолуния он должен был её петь, до следующего полнолуния, а теперь некому, некому! О горе, горе, горе великое! Смерть, смерть!
Девчонка мотала головой, как полоумная, разбрызгивая слёзы пополам с кровью колдуна, сплошь залившей лицо. Потом попыталась вцепиться ногтями себе в щёки — Ромига перехватил её за запястья, сильно встряхнул, рявкнул:
— Имя! Как твоё имя?
— Му… Му… Мули! О… О… Оборотень, убей, убей, убей, съешь меня поскорее, я не хочу видеть, как небо падёт на голкья, — паника, паника, паника.
Слова девчонки могли быть бредом, а могли и не быть. Но прежде, чем разбираться с этим, нав решил проверить вменяемость собеседницы:
— Сколько тебе полных лун, Мули?
Девушка сперва опешила от неожиданного вопроса, потом в глазах появился проблеск разума. Она загнула и сложила пальцы на руках, показывая число, так называемым, купеческим счётом. Ромига, конечно, знал, как здесь считают: на левой руке — до двадцати, на обеих — до четырёхсот. На всякий случай, он запомнил комбинацию пальцев, может, потом пригодится. То есть, ему не важно было, сколько Мули лун, важно, чтобы она слушала, говорила и чуть-чуть думала.
— Чья ты, Мули?
— Я из великого клана Наритья, из дома Вильгрина, — охотница даже чуть приосанилась. — Отец мой — Вильгрин купец, сын Поджи, а мамино имя я храню в памяти. Она была из дома, из дома Ксавирны, дочь Ванслу и Натти… Зачем, зачем тебе моя родословная, оборотень? Я же заговорила с тобой, значит, значит, с… с… сейчас ты меня съешь. Ешь, ешь, ешь поскорее, а то мне очень страшно!
— Знаешь, Мули, я неправильный оборотень, у меня всё наоборот, — Ромига улыбнулся осторожно, не показывая зубов. — Обычно я не ем тех, кто со мной говорит. Тебя я точно есть не стану, а то твоя мудрая тётка на меня обидится.
Он ждал вопроса про тётку, но едва вынырнув из истерики, девушка стремительно погружалась обратно, только бормотала теперь всё тише и неразборчивее. Пошатнулась, закатила глаза и начала заваливаться. Нав подхватил её на руки: не пушинка, но гораздо легче Вильяры. Очевидно, нужно было поскорее тащить девчонку в дом, в тепло, да и самому хотелось поскорее убраться с ветродуя, а то даже на лёгкий щит не напасёшься энергии. Сколько ещё отнимет обратный портал к двери — или экономнее материализовать лыжи?
Прежде, чем уходить, Ромига придирчиво отсмотрел место схватки… То есть, расправы, но кто ж знал, что убить мудрого окажется настолько легко? Ой, нет, гляди-ка, жизнь ещё теплится в останках Наритьяры, и хуже того, от недалёких Зачарованных Камней к ним тянется ощутимый поток силы. Вряд ли возможно собрать себя из такого шуркь’а, но наву картина не понравилось. Пинками, чтобы не выпускать из рук Мули, Ромига подкатил голову колдуна к обрубкам тела, отошёл на несколько шагов и выжег всё «дыханием дракона». Не дотла! Снежные вихри, пар и дым над обугленными костями сплелись в подобие рослого, плечистого охотника — «эльфийская стрела» пронзила его насквозь, и порыв ветра развеял. Вот теперь живая аура несостоявшегося Голкиры окончательно поблекла, дело можно считать сделанным. А чего там беззаконник успел накрутить, что просто так не исчезнет с его смертью, с этим пусть разбираются остальные мудрые. Жаль, Ромига не освоил мысленную речь: очень хотел обсудить ситуацию с Вильярой, но увы.
Он поудобнее перехватил свою ношу:
— А теперь мы, Мули, быстро-быстро бежим домой. Греться!
Нав с девчонкой на руках длинными прыжками заскакал вниз по горе, засаживая пятки в фирн, чтобы не оскользнуться на всё более крутом склоне.
— Не ходи, не ходи прямо, оборотень, это тропа Великого Безымянного. Иди левее, там наша, наша тропа смертных.
Подсказка оказалась кстати. Утоптанную и расчищенную тропинку, местами, сильно перемело, но бежать по ней было гораздо удобнее, чем по целине. Только вела тропа смертных не к знакомой певучей двери, а куда-то в сторону и гораздо ниже по склону.
— Мули, что там, дальше?
— Ворота, ворота охотников. Все одарённые дома Вильгрина ходят к Зачарованному Камню по этой тропе, по тропе смертных.
— А ты одарённая, Мули?
— Да, я сильная, сильная колдунья. Только со мною что-то случилось, когда ты напал на Великого, оборотень. Вся сила вдруг ушла, ушла, будто не было.
Естественно! «Навский аркан» с ней случился, но Ромига не собирался объяснять охотнице, что это такое.
— Отдохнёшь и сходишь завтра к Камню. Может, он вернёт тебе силу, Мули.
— Завтра, завтра…
Кажется, Ромига зря сказал про завтра: сейчас девчонка опять затараторит, мол «все-все-все умрём». Чтобы перебить её панические мысли, он поспешно переспросил:
— Мули, скажи, а ворота у вас кто-нибудь сторожит?
— Стражи, стражи стоят у ворот, оборотень. День и ночь стерегут ворота стражи из одарённых…
Понятно, туда ему не надо. Портал до скрипучей двери, благо, с тропы близко. Мули взвизгнула и вцепилась в Ромигу, когда он шагнул в тёмный вихрь, а оттуда — на каменную площадку.
Огни в плошках не горели. То ли угасли сами собой, то ли их больше не питала ворожба убитого колдуна.
— Вот и всё, мы дома, — сказал нав, придерживая девушку одной рукой, второй перетряхивая камушки-ключи в поисках нужного.
Ощущение: что-то не так. А, ясно: половина снизки — уже не ключи, просто бусины. Оба ключика, которыми Ромига пользовался по пути наружу, не уцелели… Интересно, много ли Наритьяра наколдовал в доме у фиорда? Если разом перестала действовать куча заклятий, вряд ли это прошло незамеченным. Светает уже, дом просыпается. Если было, что замечать, обязательно заметили.
Нав толкнул створку — она отворилась тихо, без обычного «добро пожаловать», и это хорошо, лишний шум ни к чему. Мули перестала отчаянно цепляться за Ромигину шею.
— Тебе нельзя, нельзя сюда, оборотень! Это вход в покои Великого Безымянного!
— А тебе, Мули, тебе можно в его покои?
— Великий разрешал мне приходить к нему, велел приходить.
— Отлично! Тебе можно, значит, и мне тоже можно, ведь я тебя несу.
— Пусти, пусти меня! Поставь меня на пол, оборотень!
— Ну уж, нет!
Ромига с Муни в охапке шагнул под своды дома у фиорда, рассудив, что шансы пережить общение с беззаконниками, пожалуй, всё-таки выше шансов пережить долгую пургу в снегах Голкья. Скверно, что он опять практически на нуле, но ничего не поделаешь: ни один аркан сегодня не был лишним. Вильяра, где ты, зараза пушистая? Эсть'ейпнхар, где тебя твои щуры носят?

03.10.16

Отчаяние спеклось на сердце Вильяры ледяной корой, но слёзы иссякли, и сходить с ума знахаркина дочь больше не желала. Спасибо стихиям посвящения, подарившим ей силу. Спасибо тому, кто был рядом и пел. Вильяра села на пятки, встряхнулась — и тут же получила в руки кружку пряного питья. Отхлебнула, глянула поверх кружки на того, кто подал. Мудрый Латира смотрел на сестру по служению тяжело, устало, однако был спокоен и собран, как надлежит мудрому. Вильяра залпом осушила кружку. Достала гребень и маленькое серебряное зеркальце, быстро привела себя в порядок внешне. Латира наблюдал и ждал, когда она заговорит.
— Судя по твоему спокойствию, старый, ты уже знаешь, что делать?
— У меня есть мысли. Но я слишком крепко связан, чтобы действовать, и даже рассказать тебе толком не могу. Удивительно ещё, что он дал тебе время подумать.
— Он попробовал подчинить меня, но не смог. Мы с ним сейчас примерно равны по силе. А потом… Мне показалось, он уверен, что я уже никуда не денусь. Мы все никуда не денемся? Мы же не хотим, чтобы он убил Голкья, значит, должны покориться? Старый, скажи, каково это — быть под его присягой?
— Тебе не понравится, малая. Как ни беззаконна такая мысль, но я думаю, не лучше ли охотникам Голкья погибнуть от гнева стихий, чем стать игрушками в руках безумца?
— Всё настолько страшно? Средний не выглядит сумасшедшим. Я вижу: у него есть мечта и есть план.
— Да, он не безумен в полном смысле слова. Но его мечта и его план отрицают сами себя. Вспомни, что он тебе говорил: «Я желаю освободить Голкья —для этого мне нужно всеобщее повиновение». А что он творит, добившись повиновения… В общем, я говорю, тебе не понравится.
— Но что же делать? Ловить и убивать беззаконника, получается, поздно. Может ли кто-то остановить «качели смерти»? Кто-то другой, не тот, кто их раскачал?
— Я не знаю, малая. Я никогда не изучал это запретное заклятье. Я впервые услышал сегодня, что «качели» можно остановить. Выведал он это у кого-то из старейших, или сам пересоздал древнюю песнь на новый лад? Попробуй ещё раз поговорить с другими мудрыми.
Вильяра обменивалась безрадостными новостями с Рунирой, когда мир вдруг содрогнулся. Воздух встал поперёк горла, померк огонь в очаге, тяжко, натужно застонала голкья. Мудрые схватились за головы, готовые лопнуть от внезапной боли… Миг ужаса, и вроде бы, всё прошло.

Мудрый Нельмара не помнил, сколько дней провёл в заточении: два, три, больше? Связанный и одурманенный заклятьями, он не мог действовать ни наяву, ни во сне, ни во плоти, ни призраком, и едва сознавал себя. После пережитого, после вероломного, чудовищного удара, который нанёс ему… Брат по служению? Временный ученик? Друг? Самый молодой мудрый в круге старейших, самый любознательный и одарённый среди молодых… После того, как этот блистательный, но совершенно беззаконный колдун распорядился доверенными ему древними тайнами, сознавать себя хранителем знаний было невыносимо больно и стыдно. Даже в забытьи Нельмаре мерещилось, будто весь он — боль, стыд и запоздалое сожаление.
Сперва-то Нельмара рассмеялся в ответ на предложение молодого колдуна: признать его, Наритьяру Среднего, Великим Голкирой и принести ему присягу полного подчинения. Ни уговоры, долгие и довольно убедительные, ни едва прикрытые угрозы не склонили хранителя знаний под руку самонадеянного выскочки. И тогда Наритьяра с ошеломляющей лёгкостью сломал Нельмару силой. Ворожбой поставил его на четвереньки и заставил есть снег из своих следов. Сначала просто снег, потом — политый мочой. А после наступил на спину хранителя знаний и сказал:
— Или я сейчас отобью тебе всё и проломлю хребет, или ты, старый упрямец, присягнёшь мне немедленно! Раз! — прыжок, удар обеими ногами в почки, отскок. Боль сводит нутро, а пошевелиться невозможно, тело задеревенело, словно табуретка. — Мне любопытно, сколько ты выдержишь? Два! — прыжок выше, удар сильнее, хруст рёбер. — А лучше, поупрямься-ка ты подольше! Три! — удар, ликующий хохот. — Ты не представляешь, как забавно прыгать на мягком. Четыре! — ещё веселее. — Ой, ты уже кровью харкаешь, а утереться не можешь, рученьки не слушаются? Пять!
Старый Нельмара не боялся обычной для мудрого гибели от стихий. Однако безудержно веселящийся перевёртыш-убийца был настолько жуток, а сам хранитель знаний — так беззащитен перед ним, что теперь уже можно сколько угодно корить себя за миг трусости…
— Хватит! Я присягну тебе, о Наритьяра Средний!
— А я только во вкус вошёл. И как-то ты пока неубедительно просишь… Шесть!
— О Голкира Могущественный, пощади! — прохрипел Нельмара.
— Так уже лучше. Клянись, ничтожный, что никогда не посмеешь причинить мне вред!
— Клянусь.
— Клянись, что никогда не станешь прятаться от меня, закрываться от моей безмолвной речи!
— Клянусь.
— Клянись, что будешь всегда беспрекословно подчиняться любому моему приказу!
Нельмара помедлил с ответом: унизительный ужас грозил стать вечным, надо ли длить такое существование? Помедлил, и тут же получил ещё удар.
— Семь! Если ты думаешь сбежать от меня к щурам, о мудрый недоумок, даже не надейся, я тебе не позволю… Клянись что будешь всегда беспрекословно подчиняться любому моему приказу! Или мы тут ещё немножко позабавимся?
Хранитель знаний, тяжко избитый, раздавленный, выкашлял с кровью:
— Клянусь!
— А теперь — на колени и пой со мной, ничтожество, для скрепления клятв.
Нельмара думал, что уже не сможет разогнуться, но тело двигалось помимо воли и рассудка, сквозь сокрушительную боль. А вот запел он всё-таки сам, хотя правильнее было сдохнуть.
Чуть оклемавшись, Нельмара в подробностях узнал, чего хочет новоявленный Голкира, и тогда уже попытался убить и умереть, нарушив клятву о не причинении вреда. Убить не смог, и сам был зачарован не на смерть, в отличие от прочих слуг Великого. Слишком ценил Голкира источник запретных заклятий и прочих древних премудростей. Одной Песнью Познания всего не вытянешь…
А ведь сознание-то вернулось, раз он так ясно вспоминает тот ужас. И способность шевелиться… Как же всё болит! Мудрые — живучие, и лечили ценного пленника лучшие знахарки дома у фиорда. Но Голкира бил его слишком сильно, и времени прошло… Видимо, всё-таки немного времени, не больше двух суток.
Нельмара осторожно убедился, что может свободно думать, свободно двигаться, даже колдовать может свободно. А клятвы? Что?! Чары, скреплявшие щурову присягу, развеялись, будто небыль? Да неужели, Голкира по собственной воле освободил хранителя знаний — или просто умер? Нельмара послал зов и получил мерзкий, ледяной, но такой желанный отклик. Умер! Голкира умер! Наритьяра Средний, поганый беззаконный колдун, издох, так и не перекроив Голкья на свой безумный лад! Но какую-то погань он всё-таки успел сотворить. Мудрый чувствовал: растревоженные стихии замерли в замешательстве, напряжение растёт, медленно и неумолимо, будто снежный козырёк над обрывом.
Хранитель знаний прикинул расклад и послал зов тому, кто был то ли вдохновителем и сообщником несостоявшегося Голкиры, то ли таким же, как Нельмара, невольником под присягой. Нельмара позвал Наритьяру Старшего… Что, и этого уже нет в живых?
Зато Младший Наритьяра, последний из троих, отозвался с радостью. Он уже понял, что произошло: всё то время, пока Нельмара пролежал в забытьи, Младший был подручным Среднего, самым близким и осведомлённым. Затея Великого Голкиры ему тоже была против шерсти, но выворачиваться из под смертных клятв он не рискнул, и теперь, похоже, все от этого выиграли. Даже если Младший замарался беззаконием добровольно, сейчас его желание спасти Голкья и спастись самому, остановив «качели смерти», не вызывало сомнений. Самое ценное, поистине бесценное: он примерно представлял, как это сделать!
Через несколько вздохов Нельмара уже смотрел в бесстыжие зелёные глаза нежданного союзника, а дом у фиорда пусть провалится! Беззаконные живоеды заслужили!

Миг ужаса, и вроде бы, всё прошло…
Вильяра содрогнулась от поганых ощущений вслед за Голкья, шерсть охотницы стояла дыбом:
— Латира, что это было?
Старик несколько мгновений прислушивался к чему-то то ли в себе, то ли вовне. Вдруг он вскинул голову, расправил плечи, по-молодому сверкнул глазами:
— Возможно, это наша смерть, малая. Возможно, избавление. Похоже, Наритьяра Средний доигрался, его убили!
— Ты уверен? Я не понимаю, что происходит со стихиями! Идём скорее в круг.
— Да, сейчас идём. Одно я знаю точно: я больше не связан присягой. Надеюсь, остальные тоже.
— И много вас, связанных?
— Не знаю. Он приказывал хранить присягу в тайне. Теперь-то посчитаемся… Если не сдохнем все! Идём в круг, малая. И так ночь потратили на разговоры, а сила нужна.
Лестница спиралью вилась внутри скалы, двое мудрых бежали по ней вверх молча, чтобы не сбивать дыхание. Так повелось издревле: Зачарованные Камни всегда ставят на вершинах холмов и в знак почтения поднимаются к ним пешком, по пути настраиваясь на правильный лад, чтобы зачерпнуть полную чашу силы. Мало кто из мудрых не пробовал сокращать путь изнанкой сна, но никто не делает такую глупость дважды. Говорят, стихии немного ревнуют к магии снов, и перед Камнями это особенно заметно: если подойдешь неправильно, получишь вместо силы одни неприятности. Внутри круга — совсем другое дело, но круг и не принадлежит в полной мере ни стихиям, ни снам, не миру…
«Мудрая Вильяра, я обращаюсь к тебе первой, о хранительница угодий! Ты понимаешь, что происходит?» Вильяра с Латирой преодолели большую часть подъёма и заметно выдохлись. Услышав безмолвную речь последнего из Наритьяр, колдунья замедлила шаг и встала, предостерегающим жестом остановив Латиру. Под привычным уже суетливым испугом Младшего мудрой почудилась радость и облегчение. Хотелось бы разъяснить причину, так что в этот раз Вильяра не стала отмалчиваться: «Нет, о Наритьяра Младший, я не понимаю, что происходит. А ты?» «Поганый беззаконник Наритьяра Средний раскачал «качели смерти» и умер после очередного напева. Он принудил меня помогать ему, зачаровал. Но теперь, когда он мёртв, я свободен. Я на Ярмарке, и здесь же мудрый Нельмара. Он тоже был пленён Средним и тоже освободился с его смертью. Мудрый Нельмара готовится петь в кругу Зачарованных Камней, а моим голосом он объявляет общий сбор Совета. В твоих угодьях, о мудрая Вильяра, где обычно, срочно. Мы знаем, как остановить «качели», как исправить содеянное Средним, но для этого нужно потрудиться одновременно многим мудрым. Ждём тебя до полудня!»
Вильяра согнулась пополам, сдерживая приступ безумного хохота:
— Младший Наритьяра! Позвал! Представляешь? Этот выползок говорит, его тоже подчинил Средний.
— Не врёт. Почти. Что ещё сказал? — Латира дышал тяжело, на побледневшем лице выступила испарина. Конечно, беготня по лестнице раненому не на пользу, но если древний Камень так щедр, как говорил старик, то обойдётся без вреда.
— Они с Нельмарой, вроде, оба на ярмарке, и якобы знают, как остановить «качели». Нельмара собирается что-то петь, они объявили общий сбор, где обычно.
Латира устало привалился к стене, прикрыл глаза. Вильяра уже собиралась окликнуть старика, когда он сказал:
— Да, Нельмара всё подтверждает. Значит, мы идём к Камням за силой, а оттуда прямиком к ярмарке. Ты согласна, малая?
— Нет, старый, давай-ка перед ярмаркой заглянем в дом у Синего фиорда. Хочу забрать оттуда Нимрина, пока его не убили. Что-то мне за него тревожно.
— Мне кажется, твой Иули сам кого угодно убьёт, но если ты беспокоишься, конечно, мы заглянем туда, — Латира глубоко вздохнул, тряхнул головой и припустил вверх по лестнице, так что Вильяра едва за ним поспевала.
А вот и выход на поверхность — зачарованная, снаружи неприметная дверка в скале. Вот и продуваемый всеми ветрами гребень отрога. Латира от двери завёл приветственную песнь — неужто уже поймал поток силы? А Вильяра пока вообще ничего не чувствовала, и даже когда провалилась в выдутую ветром яму у небольшого, по грудь, валуна…
— Пришли!
— Он?! Никогда бы не подумала!
По слову Латиры мудрая возложила руки и пропела приветствие незнакомому Камню от хранительницы угодий… Точно! Тепло! Будто пушистая шкура сразу укутала Вильяру, укрыла от пурги. А Латира подошёл сзади, положил руки ей на плечи (на ровном месте не хватило бы роста, помог снежный наддув) и спросил:
— О мудрая Вильяра, пойдёшь ли ты в круг одна? Или позволишь мне назвать тебя своей временной ученицей и проводить туда?
— Как это, ученицей, старый? У меня же есть… Был наставник?
— В дни моей молодости говорили, что первому наставнику — первый поклон, однако мудрому позволительно и полезно учиться у других мудрых всю жизнь. Если ты сейчас согласишься, тебя это ни к чему не обяжет. Мы лишь засвидетельствуем пред лицом стихий то, что уже существует между нами. Ты спрашиваешь советов и учишься, я советую и ещё многому могу тебя научить. Не так ли, мудрая Вильяра?
— Да, о мудрый Латира. Вообще, ты должен был быть на месте Старшего Наритьяры. Мудрый обязан в меру сил исправлять свои ошибки. Так что давай уже, учительствуй.
— Ну, тогда подпевай!
Из небольшого валуна получилась такая же скромная каменная калитка, но когда двое мудрых гуськом протиснулись в неё, обоим пришлось резко сощурить глаза: внутри круга с ослепительного неба сияло огромное летнее солнце, а под ногами росла густая трава с россыпями цветов! Круг настолько одичал без разумных, что позабыл внешнее время года и суток, являя долгожданным гостям летний полдень, когда был зачарован. Мудрые шли и пели, потом, почуяв средоточие силы, остановились, встали спина к спине и продолжали петь, медленно поворачиваясь посолонь. Имена камней сами рождались в уме, вплетались в песнь. Сила переполнила Вильяру без привычного умопомрачения. И радость — доныне неизведанная… Пропев имя тридцать шестого камня, последнего в кругу, колдунья очень тихо спросила:
— Это с самого начала так можно было, старый? Мой наставник просто не захотел?
— Да. До него новопосвящённых вводили в круг только так. Прочие игрища — для сильных и опытных мудрых, по обоюдному согласию. И непосвящённых охотников раньше в круг не таскали, не полезно это ни телу, ни разуму… Ты права, малая, ошибки нужно исправлять… Куда мы теперь? К фиорду? Ты ведь знакома с теми Камнями?
— Как же не знакома, они были мне первыми! Изо льдов посвящения — к моему вымершему дому, наставник очень хорошо всё продумал.
Странно: здесь и сейчас, посреди внезапного лета, Вильяра не чувствовала ни горя, ни злости. Она могла о чём угодно думать и говорить спокойно, с лёгкостью отслеживая цепочки причин и следствий, проницая за поступками и событиями хитросплетения замыслов.
— Старый, если мы не собираемся петь тут Усмиряющую Стихии… А я думаю, пока рано… Я уверена, нам пора идти. К дому у фиорда, поскорее.
— Да, я тоже думаю, что Усмиряющую — рано. Идём. Запоминай новую песенку и тяни путеводную нить к своим камням.
Померк ослепительный летний свет, мороз перехватил горло, и Вильяра запела новое приветствие, уже другому кругу. Мудрая не хотела обижать свои первые Камни, они не виноваты, что делал с нею наставник. Латира подпел Вильяре, знакомясь с кругом, а больше им тут незачем было задерживаться.
Тропу от Камней вниз замело и продолжало заметать. Чтобы не тонуть в сугробах, преисполненные силой мудрые запели летучую песнь и тут же обратились в два снежных вихря. Пурга из помехи стала подмогой, ветер — попутный. Так бы и мчаться до ворот дома, но вихрь-Вильяра, отлетев на сотню шагов от Камней, закружил на месте и рассыпался, вновь обернувшись женщиной.
— Латира, смотри! — мудрая выхватила из сугроба обугленный череп с ножом в глазнице, пнула ещё какие-то горелые кости. — Клянусь летним полнолунием, это был Средний Наритьяра!
Латира уже стоял рядом, принюхивался и осматривался:
— По зубам узнала?
Вильяра фыркнула:
— Ага, улыбочку ни с чем не спутаешь. А следов ворожбы почему-то мало, и какие-то странные…
— Готов поклясться солнечным затмением в середине зимы, убил беззаконника твой Нимрин! Вот это, несомненно, след его меча, — старик подобрал кусок наискось рассечённой плечевой кости, потыкал пальцем в идеально ровный срез. — Ни один клинок Голкья не разрубит так, только чёрная сталь из-за звёзд. И я чую, тёмный колдовал здесь. Не повезло поганцу с новой игрушкой, ох, не повезло!
Вильяра пошла расширяющейся спиралью, загребая ногами снег и напевая возвращение утерянного. Выкопала маленький ножик южной работы, чистый, без следа крови, и больше ничего. Вернулась к месту смерти беззаконного колдуна — Латира всё ещё рылся в горелых костях.
— Старый, кроме этой падали, тут никого и ничего. Меня беспокоит, насколько не повезло с поганцем Нимрину, и куда он девался? — Вильяра полезла в поясной кошель за волоском для поиска.
— Не трать запас, малая, позови его. Вдруг, теперь он тебя услышит?

10.10.16

Ромига шёл по коридору сторожким шагом разведчика. В доме было нехорошо. Нет, обострённые чувства нава не улавливали присутствия в ближайших пещерах кого-то живого и недружелюбно настроенного. Если где-то и был переполох, то далеко, отсюда не слышно. Что именно не так, понять пока не удавалось. Мули тоже ощущала неладное: снова приникла к наву, мелко дрожала и не пыталась высвободиться.
Он не стал возвращаться в комнату, где его держали взаперти, и где остался труп Арайи. Девчонка, вероятно, ужаснётся виду мертвеца, и может с перепугу выболтать что-нибудь интересное, но она и так пуганая. Ромига искал место, чтобы поговорить с Мули в более-менее комфортной обстановке. Лучшие покои, по логике вещей, должны принадлежать хозяину, и там же может найтись немало любопытного. А защита, скорее всего, сдохла вместе с беззаконным колдуном.
— Мули, в какой комнате жил Великий Безымянный?
— З-зачем тебе, тебе, тебе, оборотень, покои мудрых?
— Затем, чтобы узнать больше о том, кого я убил, и воздать должное его памяти, — Ромига поймал боязливо-недоуменный взгляд и добавил. — Так полагается по нашему, оборотневскому обычаю. Ты говоришь, покои мудрых, не мудрого? Там жил не только Наритьяра Средний?
— Там жили трое, трое мудрых нашего клана. Иди вперёд, оборотень, пятая дверь по левой стороне.
Первая из пяти дверей была Ромиге знакома: именно туда он не хотел возвращаться. Идя мимо, спросил девушку:
— Что за этими дверями, Мули?
— Здесь жили гости, гости мудрых. А может, и сейчас живут.
— Они пришли и остались здесь по доброй воле?
— Я не знаю, оборотень, тётки служили им. Тётки и бездомный Арайя. Я приходила к Великому со стороны жилых покоев, мне не велено, не велено было заглядывать дальше, — говорить девчонке явно было легче, чем молчать, тишина в доме неприятно давила.
— Твои тётки не говорили, есть ли здесь кто-то сейчас?
— Есть, есть, точно есть, но я не знаю, где именно. Они кого-то лечили, мои тётки, они наши лучшие знахарки. Потом ещё кому-то они носили еду, самую лучшую еду, самую почётную. Мули тоже добыла себе такую, Мули — воительница.
Ромига переспросил, не меняя доброжелательно-любопытного тона:
— Воительница, не охотница?
Мули от гордости чуть разрумянилась и почти перестала двоить слова:
— Да, я воительница клана Наритья, дома Вильгрина! Моя первая дичь была разумной, она далась мне нелегко. Трудно было сначала убить двуногого, только потом — его зверей. Но Мули — одарённая колдунья, никто ничего не почуял, пока я своим маленьким острым ножом не зарезала их всех-всех-всех! Странник был большой, я ела его в снегах три дня, остальное потом отвезли домой.
Девчонка хвасталась живоедством так самозабвенно, что Ромига снова готов был усомниться в её вменяемости:
— Мне говорили, охотники Голкья не добывают себе подобных на еду?
Мули охотно пояснила:
— Так было, было, пока наши мудрые не провозгласили новый закон. Кто кого ест, тот над тем и господин! Прежде охотники господствовали над всеми живыми, кроме белых зверей, которых держали почти за равных. Но ныне Наритья, достойнейшие из охотников, призваны встать выше других двуногих и принять силу, подобную силе мудрых, дабы сотворить на Голкья вечное лето. Устами Великого Безымянного само Солнце повелевает нам подтверждать нашу избранность каждый раз, когда мы садимся за трапезу. Разделив её с нами, любой одарённый может присоединиться к клану избранных, но сперва, конечно, он станет младшим слугой в домах Наритья. Скоро, скоро мы обретём силу, и зима отступит…
Ромига не единожды наблюдал этот пламенный взор и пафос в исполнении человских фанатиков или масанов Саббат. Да, девчонка верила всему, что вещала, безрассудно и безоглядно повторяя чужие слова. Она следовала новому учению с жаром юности. Она готова была убивать за провозглашённую анонимом «истину». Вот что с такой делать? Прирезать самому из жалости, или отдать на суд мудрых? Голосок Мули звенел под сводами, потом она вдруг осеклась, её затрясло, глазища наполнились слезами.
— Ой, нет! Не отступит больше зима, не отступит! Ты же убил, убил, убил наше Солнце, оборотень. Теперь зима — до самого конца, ужасного, жуткого конца. Стихии встанут на дыбы, на дыбы и всех-всех-всех затопчут, как подстреленные шерстолапы, шерстолапы…
Девчонка снова рыдала и билась в истерике, нав прилагал немалые усилия, чтобы удержать её, при том не помять.
— Мули! — резкий окрик и чуть-чуть магии. — Кто за этой дверью?
— Не знаю.
— Тише, я буду слушать.
Мули замерла, будто пришибленная (примерно так и было). За второй, третьей, четвёртой дверью — никого живого. Ромига сперва слушал и сканировал, потом откатывал каменные заслонки, заходил внутрь. Нигде не заперто и не зачаровано: уже? Из одной комнаты недавно кто-то смылся, похоже, по изнанке сна. Очевидно, лечили именно его: каменная клетушка насквозь просмердела нездоровьем и снадобьями, задерживаться в ней нав не стал.
Пятая комната оказалась запертой. Неприятный сюрприз, хотя на снизке Арайи нашёлся подходящий ключ. Но либо убитый мудрый умел создавать заклятья, не исчезающие со смертью колдуна, либо над дверью ворожил кто-то другой, пока живой. Могли поставить и защиту от незваных гостей.
— Мули, кто зачаровывал ключи в этой части дома?
— Трое, трое мудрых Наритья. Отцу и тёткам они не доверяли, — что и требовалось доказать! — Мне Великий не велел ходить в эти покои, когда его нет дома. Сказал, будет плохо, и посмеялся, посмеялся. Я боюсь, очень боюсь, когда он так смеётся.
— Не бойся, больше не будет!
— Ничего, ничего больше не будет, — печальным эхом отозвалась девушка и обмякла, прикрыв глаза. Из-под белых пушистых ресниц градом катились слёзы.
Ромига мог расспрашивать Мули дальше и наверняка выведал бы немало любопытного. Мог оставить девчонку в одной из пустых комнат и заняться запертой дверью. Но кажется, ошибкой было вообще заходить в дом. Нав опасался пурги и беззаконников, а остерегаться-то, похоже, следовало самого этого места. Кто и как проклял дом у фиорда, пусть разбираются мудрые, его дело — уйти отсюда живым и унести… Ладно, скажем мягко, живую свидетельницу беззаконий. Выжав из себя последние остатки энергии, Ромига сделал портал на тропу, по которой недавно спускался. Всё равно опасность близко, слишком близко!
Бежать в гору — не то, что с горы. Впрочем, даже вверх, по глубокому снегу, с грузом в три четверти собственного веса, нав бежал быстро. Почему выбрал путь к Зачарованным Камням? Потянуло, будто магнитом, но вовсе не на место преступления, как язвительно подумал про себя Ромига, и даже не к самим Камням. Откуда-то взялась уверенность: именно в той стороне он встретит Вильяру, и это — спасение. Будто кто-то протянул ему путеводную нить сквозь белую мглу пурги. Тропа виляла по склону, терялась под снежными заносами, но вела примерно в нужном направлении, и нав держался её. Можно было не тащить Мули на руках, а погнать впереди, но нести самому — быстрее. Девчонка дрожала и тихонько подвывала — Ромига узнал детскую песенку от всяческих страхов и препятствовать не стал…
«Нимрин! Где ты?» — будто кувалдой по черепу. Он поскользнулся на зализанных метелью каменных ступеньках, чуть не навернулся кувырком с горы. Устремив мысль по той самой путеводной нити, выдал забористую фразу на старо-навском. Новой вспышкой боли получил в ответ недоумённое: «Нимрин, что ты сказал?» «Вильяра, эсть'ейпнхар, я на тропе смертных над домом у фиорда, бегу к Зачарованным Камням. А где ты?» Нет, этого колдунья, увы, не услышит. Ромига уловил разницу между внутренним монологом и безмолвной речью, но ругнулся-то он сгоряча, от сердца, уйдя даже не в ноль — в минус, до дурноты. Вот теперь он поставил Мули на снег и рявкнул:
— Слёзы подтёрла! К Зачарованным Камням — бегом!
Девчонка лишь глянула ему в лицо — припустила вверх, будто от дикой стаи. Выдохшийся нав едва поспевал за шустрой бегуньей, зря он не ссадил паршивку с рук полсклона назад!
Чем выше в гору, тем сильнее ветер, и не диво, что он завихрил метель двумя смерчами. Хуже — смерчи идут прямиком сюда: целеустремлённо и быстро. Мули метнула через плечо взгляд, полный ужаса и какого-то шалого торжества:
— Вот и мудрые! Мудрые пришли за тобою, оборотень.
— Мули, стой! — командным голосом, а дальше — тише, с улыбкой облегчения садясь на тропу. — Я знаю, кто это. Да, это за мной.

Две фигурки на тропе. Одна — Нимрин. А кто вторая? Стиснуть в метельных объятиях, закружить, завертеть — родственная кровь, яркий дар, колдовская сила вычерпана до дна, ужас, отчаяние, попытка сопротивляться, хотя нечем… Снежный вихрь по имени Вильяра различает такие вещи гораздо отчётливее лиц, но в лицо тоже хочется посмотреть. Мудрая возвращает себе двуногий облик, ловит яростный взгляд жёлто-зелёных глаз, перехватывает тонкую руку на полпути к ножнам — пустым.
Говорит мягко, с улыбкой:
— Ну, здравствуй, племянница! Любопытно, ты мне родная или двоюродная? Меня зовут Вильярой мудрой, а тебя?
Девушка-подросток трясёт головой, кривится, щерится:
— Я во… во… воительница Мули, дочь Вильгрина купца из клана Наритья. Я не желаю знать тебя, дочь проклятой беглянки и вонючего углежога, да низвергнут тебя стихии, стихии посвящения!
Вот так родственная встреча! Вильяра, раскрыв объятия, запевает Зимнюю Песнь — и отшатывается от хлёсткого удара по глазам. Нет, после лета на ярмарке ей такие финты нипочём, и уложить буйную мелочь носом в сугроб, вывернув шаловливую ручонку до хруста в суставах — проще, чем на пальцах сосчитать. А девчонка шипит:
— Великий учил нас не слушать, не петь глупых старых песен! Нет у тебя власти надо мною, ведьма, ведьма проклятущая!
Вильяра, сидя верхом на спине отчаянно и безнадёжно сопротивляющейся противницы, шепчет ей почти ласково:
— Я, в отличие от Наритьяр, ненавижу ворожбой ломать волю. Я предложила тебе мир, Мули, ты его отвергла. А теперь просто заметь, насколько я сильнее…
— Сдохнешь, сдохнешь, сдохнешь вместе со всеми, щурова ведьма! Голкья не сберегла, не сберегла Великого Голкиру. Голкья отвергла Солнце и теперь умрёт! Поделом! Поделом!
Мудрая отвечает нарочито спокойно:
— Если так, то и говорить нам не о чем. А будем живы, побеседуем ещё, дорогая племянница. Извини, всё-таки я сделаю то, чего не люблю, ради твоей и нашей безопасности.
Короткая песнь, и Вильяра отпустила девчонку. Обе встали, отряхнулись, поправили одежду: колдунья — мрачно, Мули — со взглядом сомнамбулы. В двух шагах Латира о чём-то расспрашивал Нимрина, оба тревожно посматривали вниз по тропе. Вильяра сама вгляделась в метельное марево, вслушалась в голоса стихий — ругнулась щурами на четыре колена и резко, подражая Нимрину, скомандовала:
— Латира, Нимрин, Мули, быстро к Камням и ждите меня! Я вижу это. Я попытаюсь это остановить!
Трое подскочили, как ошпаренные, только Латира вдруг тормознул всех, растопырившись на тропе:
— Малая, шалишь! Расприказывалась! Нельмара сейчас подтвердил, что дом проклят, и все в нём умрут, самое позднее, до полудня. Ты в самом деле собралась петь малую Усмиряющую ради толпы беззаконников?
— Нет! Ради того, чтобы посмотреть в глаза единоутробному братцу.
— Беззаконнику и живоеду Вильгрину? — с недобрым прищуром уточнил Нимрин.
— Да! Я хочу, чтобы Совет судил всех виновных. Живыми! А ещё… Мули, в доме у Синего фиорда есть дети?
Зачарованная девушка безучастно ответила:
— Во всех домах Наритья много детей, у нас — тоже.
Вильяра сжала кулаки, так что ногти вонзились в ладони.
— Я вынесла из этого дома достаточно детских трупов. Да не будет! — она выкрикнула это, уже обращаясь в снежный вихрь и устремляясь с горы. Она видела, как устало понурился Латира, но что именно старик сказал Нимрину, уже не расслышала.

Продолжение: chorgorr.diary.ru/p210699190.htm