Стланик и Лиственница, сказка

[chorgorr]

Старая штука: 100% оридж, вроде как перевод с древесного.
Положила её одной из первых записей на дайрях. Решила поднять - для новых ПЧ. Может, кто чего скажет?


Давным-давно, в незапамятные времена, на крайнем севере было тепло. Так тепло, что росли могучие деревья и бродили удивительные звери. Лихие молодцы Мороз и Снег были редкими гостями в том лесу. Они приходили в пору самых коротких дней, когда Солнце едва показывается на небе, и дарили деревьям прекрасные украшения, жаль — недолговечные. Деревья радовались драгоценным уборам, звали Мороз и Снег заходить почаще, а лучше — поселиться в лесу насовсем. Молоды улыбались, весело сверкая ледяными глазами.

продолжение

Мать Земля вздрагивала, слушая неразумные речи своих зеленых дочерей, а иногда корила их: «Мороз обратит в лед всю воду, и я не смогу поить и кормить вас. Снег поломает ваши ветки — хуже чем Ветер-проказник, его младший братец». Так говорила Земля, а деревья-дочери отвечали: «Чем тебе не по нраву Ветер, Снег и Мороз? Они весёлые и любят нас. Ветер приносит тучи с таким вкусным дождем! Гораздо лучше воды из твоих запасов, мама. Снег — искусный мастер, каждая подаренная им снежинка — драгоценность. А Мороз своим дыханием убивает прожорливую тлю и гусениц». «Да», — отвечала Земля. — «Они славные гости. Но горе будет, если они послушают вас, глупеньких, и станут жить здесь всегда».
Отец Солнце ничего не говорил. Он был слишком занят, освещая и согревая весь мир. Только ревниво растапливал морозное серебро, одевая дочерей золотом живительного света.
Деревья жадно пили соки Земли, изо всех сил (иногда — отталкивая друг друга) тянулись к Солнцу. Это — в их природе. Но во многих древесных душах поселилась мечта о нетающих серебряных диадемах.

Опасайтесь неразумной мечты: она может сбыться.
Странствуя во Вселенной, Солнце и Земля забрели в густое тёмное облако. Печальное место: останки разрушенного мира — или мир, который не смог родиться. Деревья сразу заметили: стало темнее и холоднее. Но по ночам небо богато расцвечивалось огненными росчерками метеоров — так красиво! Деревья любовались и загадывали желания. Друг другу не говорили: иначе не сбудутся. А следующей зимой Мороз и Снег в первый раз пришли надолго.
Сперва — радость и праздник: так прекрасен был лес в инее, в богатом снежном убранстве. Но потом щедрые подарки Снега начали обламывать ветки деревьев, хрупкие от дыхания Мороза. Стеклянными, неживыми становились листья и опадали, больно трескалась кора. Самых нежных, самых прекрасных сестриц до смерти зацеловал лихой Мороз, поломали Снег и Ветер.
Вместе с Деревьями страдали другие обитатели леса. Видя, как гибнут непривычные к холодам звери, птицы, насекомые — деревья ужасались. Умоляли суровых братьев: «Не губите!» Те смеялись в ответ: «Сильные — выживут. А до остальных нам дела нет, и вам не должно быть. К чему жалеть слабаков?»
Солнце светил на Землю изо всех сил, но темное облако поглощало лучи. Земля поворачивалась к Солнцу то одним своим боком, то другим, пыталась разделить скудные свет и тепло поровну между всеми детьми.

В свой черед пришла весна на север. Солнечные лучи растопили снег и лед, отогрели тихий, насмерть перепуганный лес. Деревья смотрели друг на друга — и не узнавали. Израненные, голые…
Кто остался жив, начали приводить себя в порядок: срочно отращивать новые листья, затягивать морозные ожоги и трещины. Солнце и Земля питали их, грели, а деревья горько сетовали: «Отец, ну как ты мог! Так надолго бросить нас, твоих детей, на произвол этих разбойников! Мать, почему ты не согрела нас своим внутренним теплом?»
«Крепитесь детушки», — отвечали Солнце и Земля. — «Мало тепла, а будет — меньше. Пути звезд и планет начертаны от века: нам ни повернуть назад, ни миновать быстрее это тёмное место…»
«Будьте разумны» — учила дочерей Земля, — «Пока лето, пока Солнце может греть вас, готовьтесь к холодам. Ловите каждый лучик и запасайте в себе его сладкое тепло. Вбирайте соли из моих соков, но не копите воду: замерзая, она разорвет ваше тело. Пусть Мороз в следующий раз застанет вас звонкими и легкими, тогда вам не повредят его прикосновения. И хорошо, если вы сами сбросите листья, не дожидаясь, пока их оборвут с вас лихие Братья…»
«Жалость-то какая!» — шелестели нежными, любовно выращенными листочками лиственные деревья.
«Вот срам-то — живому дереву самому раздеться! Да лучше засохнуть! Ты, мам, этим неженкам еще прилечь предложи», — хихикали хвойные. Жестокие забавы Мороза и Снега оказались им нипочем. Пара-тройка сломанных веток — кто с Ветром хоть раз играл, не боится такой ерунды.
Особенно насмешничала над сестрами гордая красавица Колючка — мы знаем ее под другим именем. Она охотнее всех деревьев слушала речи Мороза про «сильные выживут». А вторила Колючке одна из двух сестер-близняшек, Кедровых Сосен. Близняшки, на самом деле, очень многих зверей и птиц спасли зимой своими вкусными шишками. И смеялась младшая Кедрушка теперь — безо всякой задней мысли, не желая обидеть сестер: просто такой вот легкомысленный характер.
Мать Земля сурово отчитала обеих насмешниц. Сказала Кедровой Сосне: «Приляжешь — когда станет невмоготу. Запомни доченька: Снег добрее Мороза. Поклонись ему пониже — убережет от старшего братца». А Колючке: «Хвоя у тебя острая и жесткая, как ледяные иглы, вот Мороз тебя и полюбил. Крепко запомни, чему я учила твоих сестер-неженок. Пригодится!»
А лиственным деревьям посоветовала: «Отступайте на юг. Там мы с Солнцем сможем вас согреть и сберечь».

Еще сентябрь не кончился, а снежное серебро уже сверкало на ветках деревьев. Разбойничьим посвистом заливался Ветер, налетая не с теплого юга, не с востока или запада — все с севера да с севера.
Каждую ночь мороз по-хозяйски обходил лес, хрустели под его шагами заледенелые травы. Днем Солнце из последних сил пытался согреть своих детей, они жадно тянулись к нему. Но дни становились все короче, ночи — длиннее и холоднее.
«Пора», — тихо шепнула Земля дочерям, лиственным деревьям. — «Листья уже не питают вас, а только тяготят: сбросьте их. Не горюйте, весной отрастите новые, вы же знаете, как это делается.»
Да, деревья уже знали. А еще, чтобы не так грустно и стыдно раздеваться, они придумали забаву. Когда листья уже не могут ловить солнечные лучи, зачем им быть зелеными? Деревья разукрасились, кто во что горазд: в желтое, оранжевое, красное. Как-то само собой получилось, все выбрали жаркие цвета отца-Солнца, и даже Огня, который деревьям враг — похуже Мороза. Но как старательно они избегали зимних: белого и черного, синих, голубых, фиолетовых оттенков! Будто согреться хотели напоследок. Танцевали с Ветром в вихре листопада. Хвойные деревья: кто горделиво, а кто и с легкой завистью взирали на этот карнавал, оставаясь зелеными, как всегда.
Зима настала — суровее прежней. Лишь в конце мая солнечные лучи кое-как растопили сугробы. Напрасно отец Солнце целовал многих своих дочерей, напрасно мать Земля пыталась отогреть их корни. Никогда уже не распуститься на мертвых ветвях новым листьям, не щебетать птицам. Только длинноусому жуку-короеду радость: доест сухую древесину и откочует, где потеплее.

С каждым годом редел и беднел северный лес. Коротким летом все труднее было деревьям отогреться, залечить нанесенные раны и накопить сил для новой зимы. Многие хвойные, что уж говорить о лиственных, медленно, с оглядкой отступали на юг. Там не бывает долгих непроглядных ночей, и Мороз не может месяцами властвовать безраздельно.
«Но только здесь, на севере, можно видеть, как отец Солнце танцует великий танец, совершая по небосводу полный круг. На юге, даже в самые длинные дни, он скрывается за горизонтом. Никуда отсюда не уйду! А Мороз, Снег и Ветер — да не страшны он мне!», — думала про себя Колючка. Гордая и заносчивая — а отца обожала. Всегда тянулась к нему: вставала на цыпочки на самых высоких скалах, на кручах — лишь бы побольше света, да простора вокруг.
А младшая Кедрушка хотела уйти на юг, но отчаянно жалела лесную живность. «Пропадут, одними ягодами не прокормятся. Куда я от них, от моих полосатых бурундуков да косолапых мишек… Уйти бы всем вместе, да на юге своего зверья хватает. Вон, птицы летали, рассказывают», — плакала она золотистой смолой-живицей, сутулясь от холода, и все ниже склоняла пушистые ветви к своим питомцам.

В конце августа — а лето едва-едва наступило в июле — начались холода, замела пурга. Бледный, печальный лик Солнца лишь изредка проступал сквозь снежную пелену. Дыхание Мороза сковало Землю, а она и не успела толком оттаять с прошлой зимы. Под жестокими ударами Ветра задрожала даже самоуверенная Колючка.
На самом деле — от ужаса и тоски задрожала. Долго кичилась перед Сестрами своей силой и стойкостью, но сама не заметила, как иссушили, истрепали, измучили ее бесконечно долгие зимы. А тут вдруг почувствовала, что сил — совсем мало. Что корни скованы льдом: вместе с почвой — вглубь на всю длину, что мерзлая хвоя уже не может вбирать свет, ствол хрустит в нежных — пока еще — объятиях Мороза…
«Глупое маленькое деревце», — приговаривал, смеясь, Мороз, — «Как славно мы поиграем с тобой теперь, когда впереди десять месяцев зимы, а Солнцу и Земле — не до тебя. Ты ведь нас очень любишь, раз осталась здесь? И мы тебя тоже так любим! Ветер тебя любит и Снег. А уж я — души в тебе не чаю, моя ненаглядная Колючечка!»
Вспомнила Колючка свои заигрывания с братьями в первую холодную зиму: как заслушивалась их жестоких речей, как поддакивала. С тех пор видела и поняла многое: стыдно ей стало, а уж страшно… Но Колючка — есть Колючка: выпрямилась, ответила:
«Нет, Мороз, я люблю своего отца — Солнце. Только здесь я могу весь июнь без перерыва любоваться его сияющим ликом. Именно в этом лесу мать Земля породила меня на свет, и мне, дереву негоже спасаться бегством».
Мороз не рассердился, только захохотал: «Ты — гордая и холодная, ты — наша. Снег тоже любит посверкать под солнечными лучами. Дурачина: тает когда переборщит, но красуется так. Главное — ты никого не жалеешь: в точности, как мы. Значит — наша».
«Я дитя Солнца и Земли, мне Огонь Пожарыч роднее тебя!» — воскликнула Колючка. Вспомнила осенние наряды лиственных сестер, да как полыхнула разом всей своей хвоей!
Такого яркого, солнечного цвета не получалось даже у красавиц-берез: крепко любила Колючка Солнце и сама была им любима. Но мороз дохнул — золотая хвоя вмиг потускнела, осыпалась с ветвей мертвой ржавчиной. Совсем нагая, без привычного одеяния, осталась стоять Колючка посреди вымершего, ледяного леса. Вот уж позор так позор, сама когда-то говорила. А Братья смеялись над ней — тоненькой, хрупкой, беззащитной. Вольно им глумиться: вся зима впереди.
Впрочем, Мороз не стал долго ждать: навалился всей силой. Видать, раззадорила его Колючкина вспышка. И почувствовало дерево, что гибель — совсем близко. Слишком много сил потрачено на пререкания с Морозом, потеряно вместе с хвоей, из которой Колючка не сообразила, да и не успела бы уже вытянуть все запасенное впрок летом.
Где твоя гордость, Колючка? Говорили, она не доведет тебя до добра, да теперь уж — какая разница. Хочешь, не хочешь — коченей, промерзай насквозь. Очень быстро станешь совсем как мертвая. Одним жива: памятью о Солнце, о летнем тепле. Лишь эта память имеет значение, дает силы и волю жить. Поэтому береги ее, не слушай, как хохочет и глумится Мороз. Но и памяти о тепле не хватит на всю зиму. Останутся, и возможно, помогут уцелеть лишь жалкие остатки самого этого тепла в иссушенной, промороженной древесной плоти…

Кедровая Сосна молча, со страхом наблюдала из укромного распадка, как Колючка препирается с Морозом. Ей было жаль сестру. Себя — тоже жаль. Уже сейчас ужасно холодно, а это — только начало. Как-то удастся пережить зиму? Вся знакомая живность попряталась по норам и гнездам, где крепко спала, сытая, или хрустела запасами вкусных орешков. Веселой, общительной Кедруше было, помимо прочего, тоскливо и одиноко.
Может, поэтому она не стала возмущенно отряхиваться, когда Снег подошел к ней и укутал тяжелым серебром? «Я не хочу, чтобы ты мерзла», — тихо сказал Снег, — «Вот смотри: не стал плести украшения, а сделал для тебя теплую шубу. Надевай, только осторожнее, чтобы ветки не поломать: она тяжелая». «Снег!? Да неужели ты, брат Мороза, можешь кого-то согреть?» — удивилась Кедруша. «Глупенькая! Цветы и травы давно знают. Да и зверушки твои радуются, когда я укрываю таким одеялом их норы. Неужели не сказали?» — улыбнулся Снег. «Они — нет. Мать говорила: ты добрый». «Добрый? Не знаю, как это. Мне приятно, когда кто-нибудь оставляет на мне следы. И еще — трава весной, прорастая, забавно щекочется. В нашем ледяном доме, где от сотворения мира нет и не было ничего живого, свихнешься от скуки. Там очень красиво, но знаешь, даже Мороз, когда ему нечего делать, рисует листья, ветки, цветы…»
«А как вы живете, расскажи?» — спросила Кедрушка. Она, правда, согрелась: в пушистой белой шубе, в ласковых объятиях Снега. Так и склонилась под тяжестью, прилегла наземь, поближе к родному Материнскому боку. Так и задремала, убаюканная удивительными снежными сказками…

А Колючка, как ни худо ей было, осталась стоять прямо. Потом уже захотела бы склониться — не могла: закоченела. Да и толку: снежное покрывало все равно не держится на голых ветвях, на вершине скалы, куда Колючка когда-то забралась ради Солнца. А теперь вот — оказалась в полной власти Мороза и Ветра.
На грани бытия — она сама видела все те зимние чудеса и тайны, о которых рассказывал Кедрушке Снег. Братья в конце концов перестали над ней насмехаться. Только время от времени трогали мерзлую кору и удивлялись: неужели еще жива?

Солнце из-за горизонта! Первый настоящий рассвет. Колючка обрадовалась бы, но забыла, как это — радоваться. Ярче, многоцветнее заполыхали полярные сияния — знамена скорой весны. Чередования дня и ночи, тепла и холода — даже мучительнее, чем сплошной холод и тьма. Очень больно оттаивать, потом снова замерзать. Она сбилась со счёта дней и уже не ждала лета…

Однажды Снег шепнул сонной Кедрушке: «Вставай, весна. Солнце светит ярко, мне пора уходить, а тебя больше никто не обидит». Она распрямилась, сбрасывая с пушистых зеленых ветвей снежную шубу.
«Здравствуй, сестрица», — сказало с вершины скалы, где раньше стояла Колючка, какое-то незнакомое голое деревце. «Ты кто?» «Сама себя не узнаю. Где мои колючки? Надо попробовать отрастить новые, вдруг получится».
Что-то получилось. С удивительной быстротой голое дерево оделось нежнейшим зеленым пухом. Да вот незадача: новые иголки никак не хотели становиться жесткими и острыми. «Ну и не надо. Говорили, моя хвоя похожа на ледяные иглы. Брр! Пусть лучше будет мягкой. И сама я назовусь-ка, пожалуй, Лиственницей… А тебя, лежебока, как звать?» «Была Сосна. Да вряд ли мне подойдёт теперь гордое и стройное имя. Буду Стлаником. Но от Кедрового рода не отрекусь, пока растут на мне шишки» — два дерева поглядели друг на друга и вдруг засмеялись. Так радостно, заразительно, как можно смеяться только весной, пережив перед этим долгую, страшную зиму. Вы не знаете, как смеются деревья? Их смех — аромат хвои, листьев, цветов — у кого что есть. Весенний аромат северного леса трудно не любить и невозможно забыть…

Много воды утекло с тех пор, лета снова стали теплее и зимы короче. Но деревья, что отступили на юг, до сих пор судачат и ругаются. Говорят, Лиственница и Кедровый Стланик — позор древесного рода. Мало того, что живут там, где порядочным деревьям делать нечего. Так еще бесстыжая Лиственница каждую осень скидывает одёжки перед Морозом, а Стланик… Ну это вообще неприлично!