Девочка-маугли, воспитанная книгами, кошками и деревьями
Название: Десница Пращура (История с фотографией, часть 6)
Автор: chorgorr
Персонажи: нав и местные
Категория: джен
Жанр: драма, ангст, экшн
Рейтинг: NC-17
Канон: практически оридж, «Тайный город» где-то очень далеко за кадром
Краткое содержание: Цель у нава-попаданца всё та же: выжить и вернуться домой. Но сил и средств — всё меньше. Или ему только так кажется?
Предупреждения: попаданец, ксенофилия, смерти второстепенных персонажей.
Начало:
chorgorr.diary.ru/p215183319.htm
chorgorr.diary.ru/p215696258.htm
chorgorr.diary.ru/p216639571.htm
chorgorr.diary.ru/p216639668.htm
08.01.2019***
Плохо, ему всё ещё очень плохо.
Вообще, можно ли отыскать что-нибудь хорошее в нынешнем положении Ромиги?
Ну… Он почти перестал сомневался, что выживет и на этот раз.
А что плохого, кроме самочувствия? По пунктам? Слишком длинный список! Даже непонятно, какой пункт ставить вторым, после однозначно первого: асура на Голкья.
Ну, вот, к примеру: больной, изувеченный нав отчаянно нуждается в Вильяре. Опять и снова, как в самом начале их знакомства! Вильярины песни, буквально, воссоздают его тело, пожёванное светлым кругом, почти переваренное его собственной, Ромиги, жаждой небытия… Не бытия: асур знает, кем, где и как, поправка важна! Ромига — нуждается, а колдунья ловит очередных беззаконников.
От песенок Рыньи, по сравнению с Вильяриными, проку мало. То есть, не то, чтобы совсем нет: нав и от малого не отказывается, не в его положении — привередничать!
А ещё мальчишка Рыньи — замечательный сказитель. В его устах прошлое Голкья занимательнее, живее и ярче свежих новостей. Все эти истории о могущественных колдунах, искусных мастерах, удачливых купцах, о прочих обитателях холодного мира, сотворивших — или натворивших — в своей жизни нечто достаточно неординарное, чтобы остаться в памяти поколений. Для внимательного исследователя все эти сказки могли бы стать кладезем информации о быте, нравах, образе мышления голки. Они и становятся, только иначе, чем обычно. Они бередят Ромигину память, поднимая из её глубин обрывки, клочья от былого всеведения Повелителя Теней. Что осталось от того всеведенья, а что ушло, наву ещё предстоит выяснять. Океан сырой, неструктурированной информации смутно и угрожающе плещется за хрупкой преградой из «я пока не в состоянии об этом думать». Однако Ромига уже способен, слушая сказки Рыньи, вышелушивать истинные факты из вранья очевидцев и позднейших домыслов. Он ясно ощущает грань, его увлекает игра ума…
Тунья принесла еду. С чувством времени у Ромиги сейчас примерно так же, как с ночным зрением, поэтому он не уверен, завтрак это, обед или ужин? Не важно: еда. Ему наконец-то всерьёз захотелось есть. Он глотает бульон с перетёртыми волоконцами мяса, облизывается и просит добавки, потом ещё добавки. Рыньи переспрашивает, уверен ли он? Может, позже? И не пора ли перестелить морской мох? Тунья, отворачиваясь, морщит нос, в глазах мелькает брезгливая жалость.
— Тунья, дай мне зеркало, — требует Ромига тоном, не терпящим возражений.
Охотница фыркает, роется в стенной нише и достаёт просимое. Придерживает тяжёлую серебряную пластинку, чтобы он не уронил… Н-да! Болезненно-тощая, рябая рожа в зеркале не имеет ничего общего с холёным «мистером Безупречность». Кожу стянуло рубцами. Волосы, брови, ресницы сгорели в буйстве стихий и не торопятся отрастать. Белки глаз — в густой сетке кровеносных сосудов: выглядит жутко, будто трещины от зрачков…
— А я тебе говорила, незачем тебе на это смотреть!
Голос Вильяры прозвучал так внезапно и резко, что Тунья выронила зеркало. Ромига вцепился в резные края всё ещё не слишком послушными пальцами — удержал.
— Оплакиваешь свою гладенькую шкурку? Дурень! — рявкнула на него колдунья. — Жив будешь, отрастишь новую.
Она заглянула в котелок с остатками похлёбки, выхватила у Рыньи ложку и жадно накинулась на еду. Выскребая гущу со дна, велела Тунье принести ещё. Та, кажется, охотно воспользовалась предлогом, лишь бы убраться подальше от голодной и злой хранительницы клана. Рыньи тоже притих, насторожённо поблескивая зрачками. Ромига решил избавить его — заодно и себя — от мук любопытства. Спросил.
— Вильяра, ты поймала ту погань?
Мудрая проворчала сквозь зубы:
— Мы поймали. Я изгнала.
Лишённый магии нав не способен заглянуть в её память, не видит даже ауры, но судя по тону, дальнейшие расспросы неуместны, как если бы над головой колдуньи полыхала неоновая вывеска: «Не влезай, убью!» С поразительно мерзким дребезжанием колдунья отставила пустой котелок. Метнулась туда-сюда по комнате, встряхивая, потирая и разминая кисти рук. Прижала пальцы к собственной щеке — поморщилась.
Почему она морщилась, Ромига понял сразу, едва Вильяра начала ворошить этими руками его уютное гнёздышко из морского мха. Не руки — ледышки! Но не успел он возмутиться вслух, как Вильяра уже подхватила и вытащила его из короба со мхом. Переложила на свободную часть лежанки, принялась деловито осматривать, ощупывать… Хмурила брови, негромко напевая в тревожном, дёрганном ритме. То ли от песни, то ли от ледяных пальцев, бесцеремонно проминающих тело, Ромигу пробрала дрожь. Он ещё ни разу не наблюдал Вильяру такой отстранённой и сосредоточенной одновременно. Когда колдунья перевернула его со спины на живот, он едва ли не обрадовался возможности не встречать её взгляда.
— Рыньи, выйди! Следующая песнь — не для тебя. Почую, что ты подслушиваешь, вырву язык вместе с горлом. И Тунье скажи, чтобы не заходила, пока я не позову.
Мальчишка не посмел возразить: выскочил из комнаты и дверь за собой закатил.
— Вильяра, что ты собираешься делать? — с опаской уточнил нав.
— Я не собираюсь, я делаю. Я лечу тебя. Лежи смирно и терпи. Кричать, смеяться или плакать я тебе разрешаю. Шевелиться — не разрешаю, — сказала и, не дожидаясь ответа, запела в полный голос.
Поначалу, никаких ощущений: Ромига успел вздохнуть и расслабиться, смиряя озноб. Потом… Сколько нервов в организме нава? Вот если бы он раньше не интересовался этим вопросом, то узнал бы прямо сейчас, но вряд ли запомнил: отключился от боли почти мгновенно.
Пришёл в себя под тот же голос, под новую песнь, совершенно точно — не в доме Кузнеца. Открыл глаза — подумал, что окончательно ослеп. Но нет, наверное, здесь просто темно. Холодно, сыро, капает вода. И Вильяра завывает так, что хочется заткнуть уши… А почему бы, собственно, ему их не заткнуть? А потому что… Руки-ноги отнялись!
Он думал, что в полной мере познал бессилие и беспомощность? Нет, кажется, предстоят очередные открытия.
— Вильяра?! — изо рта не вылетело ни звука. Ромига попытался позвать колдунью ещё раз, с тем же результатом.
Она выла уже на каких-то совсем запредельных низах, едва слышно, скорее — ощутимо. Капли с потолка звонко падали в большую лужу или маленькое озеро, порождая причудливое многоголосое эхо. Нав по-прежнему ничего не видел, но узнавал ритм этой капели. Или ему показалось? Ну не затащила же его Вильяра в Дом Теней, в место тысячелетних мучений Онги? Ну, нет же?
Ладно, по крайней мере, Ромига не привязан к алтарю. Он просто лежит, завёрнутый… Закатанный в большую рогачиную шкуру, как в ковёр, одна голова снаружи. Да, он более-менее ощущает своё тело, но шевелиться не может… Паника — не выход из ситуации! Да, иногда она пробуждает скрытые резервы… Увы, не в этот раз!
Вильяра допела.
Несколько мгновений совершенной, оглушающей тишины. Разочарованный вздох, и вот уже в темноте затеплился огонёк, освещая лицо колдуньи и — Ромига не ошибся — прежнее обиталище Онги.
Вильяра подошла к лежащему наву, прищёлкнула пальцами, бросила устало:
— Теперь ты можешь говорить.
Зарычать он смог, наброситься на неё — нет.
— Что! Мы! Делаем! В этой щуровой заднице?
Колдунья молча села, потом легла рядом: впритирку, однако спиной к Ромиге.
— Я звала Камень-алтарь. Увы, он не пришёл, — она то ли усмехнулась, то ли всхлипнула, предваряя следующий вопрос. — Нет, Ромига, не для жертв. Ты однажды лежал на этом Камне, и Камень лечил тебя. Он помнит тебя. Он вылечил бы тебя и сейчас, если бы явился на зов. А потом ты призвал бы остальные бродячие алтари, что были в Пещере Совета, и вы бы исцелили меня. А потом мы вместе придумали, как доисцелить Голкья.
— Умопомрачительный замысел! — только и нашёлся ответить нав. Его колотило от бессильной ярости и пережитого страха, но он старался говорить тихо, ровно, внятно. — Что ты намерена делать теперь, когда твои расчёты ухнули в навозный колодец?
— Мы вернёмся в дом Кузнеца, я продолжу петь над тобой, как пела прежде. Я больше не стану спешить. Это было жестоко и необдуманно — призывать на тебя изначальную стихию, в полноте и силе. Прости меня, Ромига. Как бы я ни устала ждать весны, мы с тобой не будем спешить.
— Ты звала Тьму?
— Да. Поэтому я выгнала Рыньи.
Ромига заметил, что трясёт здесь не его одного: Вильяра тоже мелко дрожит.
— Как мы попали в эту пещеру?
— Ты уже бывал здесь, и я — немножко, вместе с тобой. Я легко нашла этот Дом Теней, ведь чары Иули больше не скрывают его. Мы с тобой явились сюда изнанкой сна и так же уйдём… Прости, Ромига, я очень испугалась за тебя, — она всхлипнула и теснее прижалась к его боку.
— Я умирал?
— Мне показалось, что да. Поэтому я рискнула принести тебя сюда и позвать Камень. Это тоже дурость, но я больше не повторю её. Песнь призыва можно спеть единственный раз в жизни.
— А песнь Равновесия?
Вильяра не ответила, трясло её всё сильнее.
— Ты нарочно заколдовала меня, чтобы я не шевелился?
— Да. Чтобы ты сгоряча не проломил мне башку. Как только вернёмся в дом Кузнеца, я сниму все чары.
— Тогда возвращай нас туда… Нет, сперва погаси огонёк и подожди.
Одинокий «светляк» мигнул и покорно сгинул.
Ромига закрыл глаза. Досчитал до десяти — открыл. Снова закрыл. Повторил несколько раз, сравнивая ощущения. Увы, подземный мрак оставался для него абсолютно непроглядным. То есть, нав обошёл бы пещеру, не бодая лбом сталактиты и не спотыкаясь о сталагмиты. Тьма оставила своему непутёвому чаду достаточно подсказок: эхо, запахи, движение воздуха. Однако ночное зрение не возвращалось, и Теней в их обиталище Ромига не чуял. Ну, в общем, за что боролся…
— Ромига?
— Да, Вильяра.
— Тени пробуждаются. Они недовольны тем, что мы здесь. Нам пора уходить.
Нав по-прежнему не ощущал ничего: ни пробуждения Теней, ни их недовольства.
— Пора, значит, веди.
А не так уж долго они отсутствовали в доме Кузнеца! Тунья едва успела до кухни и обратно. Вильяра сама откатила перед нею дверь, забрала котелок с горячим, парящим варевом и отослала охотницу прочь.
Рыньи объявился, когда нав и колдунья доедали похлёбку. Ложку Ромига держал сам, хватит уже валяться тряпочкой!
Как здорово было бы влезть к Вильяре в мозги или учинить ей допрос с пристрастием! Выяснить, что происходит с навом, с ней самой, со всем её щурами и асурами драным миром? Что она знает и думает об этом? Но пока Ромигины возможности, мягко говоря, ограничены: он способен лишь смотреть, слушать, задавать вопросы… Тоже не мало, если умеючи.
Тем более, Вильяра не уклоняется от беседы. Наоборот, она явно ищет возможности выговориться. Снова прогнала Рыньи и, кажется, зачаровала комнату от подслушивания.
— Нимрин… Ромига, скажи, ты слышал, как я звала Камень?
Нав отметил, что сытная еда и тепло жилого дома так и не уняли дрожь Вильяриных пальцев, глаза колдуньи — солнца в День Владыки, и запах страха сочится из пор.
— Слышал. Не всё, но кое-что… А что, я не должен был?
Она отрицательно мотнула головой, понимай, как знаешь. Спросила, требовательно заглядывая ему в глаза:
— Ты запомнил песнь? Ты сможешь повторить её, если колдовской дар вернётся к тебе?
Ромига постарался улыбнуться ей мягко, успокаивающе. Хотя, как это смотрится на его обжжённой роже — асур знает.
— Пусть сначала вернётся! Скажи-ка, Вильяра, а ты надеялась, что Камень возвратит мне дар вместе со здоровьем?
— Я надеялась… Вернее… Ромига, я хочу, чтобы ты знал: никто не учил меня призывать бродячие алтари. Никто из живых или недавно умерших. Никто из моих наставников. Никто, ты понимаешь!?
Он понимал, что очень могущественная, прежде не замеченная в трусости колдунья смертельно напугана. Но что именно её напугало?
— Никто не учил тебя? Так может, поэтому ты и не смогла?
Вильяра отчаянно замотала головой:
— Если бы! Но я уверена, моя песнь была действенной. Я не знаю, откуда, но я совершенно точно это знаю. Просто Камень не пожелал идти на мой зов. Так бывает. А вот чего я не знаю, так это повезло нам с тобой, или нет, что Камень не явился.
Нав фыркнул:
— Терпеть не могу подарков из ниоткуда, с ними вечно какие-то неприятности! Поэтому я предпочту думать, что нам повезло.
— А ещё… Ромига, я… Сейчас мне кажется, что я не вполне сознавала себя, когда затащила нас с тобою в Дом Теней и запела там песнь Призыва, — она осеклась, ужас плеснул из расширенных зрачков.
Вот теперь — страшно. По-настоящему. Потеря контроля для мага её уровня — как правило, смерть. Вопрос только, чья? Теперь понятно, почему Вильяра в Доме Теней остерегалась схлопотать от нава по башке и приняла меры предосторожности. Контроль-то она теряла, а соображалку — не вполне, значит, была втройне опасна… Опасна до сих пор?
Магических возмущений Ромига не ощущает совсем, это сбивает ему все старательно отработанные реакции. Потому он держится гораздо спокойнее, чем должен. А с другой стороны… Что ещё он может противопоставить идущей вразнос колдунье, кроме этого своего не вполне естественного спокойствия? Ведь даже в идеальной форме гарка Ромига, не факт, что справился бы с мудрой Вильярой: сумел её безопасно скрутить или уничтожить. А сейчас решать проблему силовым путём — как доходяге-челу переть на гарку. Зато и полуживой Ромига вполне в состоянии затянуть простую, «детскую» песенку, которая действует на всех голки: без приложения колдовства, на одной привычке.
Вильяра охотно подхватила Зимнюю песнь умиротворения, и ей-то было, что туда вложить! Если она не экранировала комнату, небось, хватило на весь дом Кузнеца…
Допели. Помолчали.
— Вильяра, а ты можешь рассказать, что с тобою происходит, кому-то из мудрых? Посоветоваться с тем, кому доверяешь? Кого уважаешь?
Она кивнула:
— Я должна. Я расскажу всё Альдире. Я назвала его наставником, и он сейчас временный глава Совета Мудрых. Ему следует знать. С тех пор, как я ранила себя в Пещере Совета, со мной творится неладное. Я не знаю, какой вихрь подхватит меня завтра, и куда понесёт. А я не желаю становиться чем-то вроде Великого Безымянного. Нимрин, пожалуйста, выздоравливай скорее!
— Вильяра, а как ты думаешь, когда ты призывала ко мне Тьму, тебя тоже несло?
— Нет. Я просто надеялась ускорить твоё исцеление, но я переборщила. Хотя… Нет, вряд ли… Возможно, песнь старшей стихии странно наложилась на мой искажённый дар? Я не знаю.
— Вильяра, попробуй ещё раз. Осторожно. Медленно.
— Нимрин, ты спятил! Без присмотра Альдиры — ни за что!
Он вздохнул с облегчением:
— Я рад, что ты это сказала. А споёшь, как пела раньше?
— Да, если ты настаиваешь.
— Да, настаиваю.
Волны тепла и холода, мурашки, лёгкое покалывание — ничего экстремального. Кажется, Вильяра осторожничала, Ромига не возражал.
А потом колдунья переместила его в купальню или баню: небольшую пещерку, где полно горячей воды и пара. Там уже хозяйничал Рыньи, смешивая воду в огромных кувшинах. Колдунья с мальчишкой помогли Ромиге смыть с кожи всю накопившуюся за время болезни дрянь. Облегчение — неимоверное! Слабость — тоже, но вопреки обстоятельствам, Ромига внезапно ощутил себя почти довольным жизнью.
Так он и уснул: чистый, укутанный в чистые шкуры. Лёгкий, как дуновение ветерка, как лунные блики на снегу…
Сияющий чертог, свет полной луны — искрами сквозь мириады граней. Камень-алтарь: Ромига повидал их достаточно, чтобы не обознаться. Тело на алтаре — асур. Их-то Ромига не встречал во плоти, но сие немыслимое совершенство ни с чем не перепутаешь. Ненавистный враг лежит на спине, руки сжаты на рукояти кинжала, клинок — в сердце. Лицо с закрытыми глазами спокойно, как у статуи. Враг не шевелится и не дышит, но считать его мёртвым преждевременно.
Три шага вперёд, провернуть клинок в ране, выдернуть и полоснуть по горлу, одним ударом отсекая голову от тела…
Нав даже не начал движения, как пол ушёл из-под ног, лавиной обломков увлекая в пропасть. Было ли там дно, Ромига так и не узнал — просто оказался в исходной точке.
Скользящий шаг вперёд и в сторону: без мыслей, без намерений, просто чтобы не стоять, где однажды провалился.
А теперь, нав Ромига, придержи-ка свои инстинкты, осмотрись и подумай. Где ты? Как ты сюда попал? По чьей воле ты здесь?
Не по своей — точно. Засыпая в доме Кузнеца, Ромига не думал об асуре: насколько способен не думать об этой белой обезьяне. По крайней мере, нав не горел желанием немедленно повидаться с тварью. Однако они оба здесь, в этом чертоге.
Реально ли происходящее? Колдовать Ромига не может, магию не ощущает. Поэтому для начала он быстро осмотрел себя, как смог без зеркала. Цел, не истощён. Одет по-охотничьи. Никакого оружия или артефактов. Итого: отличия от предыдущего момента, где он себя помнит, очевидны и существенны. Вряд ли у него выпало из памяти, как он выздоравливал. Скорее, это сон или наваждение… Ладно, допустим.
Лёгчайшим, плывучим шагом нав приблизился к алтарю — пол держал, не проваливался. Что имеем здесь, кроме объекта генетической ненависти и острейшей личной неприязни?
Беломраморная глыба: грубо отёсанная, с проушинами для ремней, но сами ремни отсутствуют. Привязи не нужны, лежащий на алтаре принёс себя в жертву сам. Асур смертельно ранил себя… Или нет? Маловато Ромига интересовался физиологией Первых, кто же знал, что пригодится… Несомненно, рана — тяжёлая, и оставленный в ней клинок не способствует заживлению. Ключевой вопрос: алтарь вытягивает жизнь из жертвы или, наоборот, хранит её и поддерживает, как было с Онгой?
Нав сделал ещё один малюсенький шаг вперёд и коснулся Камня. Не ощутил ничего, кроме прохладной шероховатости мрамора: магическая составляющая мира недоступна, хоть разорвись! Набрался решимости, смирил отвращение и дотронулся до врага. Асур не среагировал ни на первое, сторожкое прикосновение к плечу, ни на беглую проверку кое-каких медицинских показателей. Насколько Ромига смог определить без сканирующих арканов, враг — в глубочайшем анабиозе.
На крепнущее желание — добить гада — пол под ногами отвечает многозначительным потрескиванием. Впрочем, Ромига и так не спешит осуществлять желаемое, вспоминая, что мудрые говорили о ситуации с Онгой. Здесь ритуал, несомненно, другой, но… Пока асур на алтаре, его смерть может быть чревата. И совершенно не ясно, получится ли снять его с алтаря живым?
Как же не хватает магии! Хотя… Неизвестно, смог бы нормальный нав попасть в это место и безнаказанно находиться в нём?
Кстати, а что за место-то? Даже в лунном свете оно слепит бликами, до головокружения раздражает, будоражит своей чуждой сияющей гармонией. Ромиге трудно сфокусировать взгляд, оценить форму помещения и расстояние до стен. Ему кажется, он попал внутрь искусно огранённого бриллианта. А впрочем, натёки льда немного пригасили свет, смягчили и сгладили идеальную геометрию… Это круглая башенка с заострённым куполом, ярдов двадцати в диаметре. Прозрачные грани стен позволяют любоваться окрестным пейзажем: лунно-звёздным небом, волнистой пленой облаков — далеко внизу, торчащими из облаков горными пиками. Похоже, что алтарь — вершина высочайшего из них, башенка надстроена сверху.
Вид ночного заоблачного высокогорья до тоски похож на земные Гималаи, и Ромига замирает, прильнув к холодной стене. Злобно косится на откровенно иномирную серую луну, бьётся лбом о хрусталь: не в полную силу, но ощутимо. Асур, падаль неупокоенная, за свидетеля: нав не готов вернуться домой таким, какой он сейчас.
Резко оборачивается, будто бы услышав короткий смешок… Показалось. Асур на алтаре неподвижен, словно изваян из глыбы, на которой лежит. Лунные блики обрисовывают совершенное существо, прекраснейшее творение Спящего. Кожа — белее мрамора, белые волосы туманными струями ниспадают с Камня и растекаются по хрустальному полу.
Кажется, эти бесконечно длинные пряди — единственное, что роднит врага с Онгой. Нет, ещё то, что и тёмный, и светлый, в не очень-то ясном сознании пребывая на алтарях неисчислимые года, волосам своим позволяли расти, а ногтям — нет. Ромига фыркает, представив, как выглядело бы обратное. Онге — всё равно: хуже некуда. А вот если Ромига примет предложение врага и уляжется на алтарь сам, то придётся внести поправку в мелкие бытовые привычки… Тьфу! Магию бы сначала вернуть!
Он передёрнул плечами, всё отчётливее ощущая себя не у хрустальной стены над горной высью, а в Доме Теней, навзничь на Камне. В руках — обсидиановый клинок, вроде тех, что делал Арайя, и надо воткнуть это в себя. Благодаря Стурши, Ромига представляет, что его ждёт. Однако почему-то решил, что так будет лучше для всех. Остриё предвкушающе покалывает кожу: решил — не тяни. Резкий вздох, короткое напряжение мышц, хруст разрезаемой плоти — боль ожидаемо захлёстывает, но не убивает быстро, а растягивается в бесконечность. Становится привычкой. Оставляет пространство для ещё более невыносимой мысли-ощущения: всё зря…
Ромига закашлялся, не сразу вспомнив, как дышать. Отлип от стены, в несколько шагов преодолел расстояние до алтаря. Упёр ладони в Камень по обе стороны от лежащего там. Рявкнул ему в лицо:
— Нет! Не дождёшься! — чуть сбавил тон. — И тебя тоже я отсюда сковырну. Найду способ. Потом продолжим войну где-нибудь в другом месте. Не на Голкья.
Лицо врага осталось каменно неподвижным, но нав услышал его ответ в своих мыслях. Неожиданно безнадёжное, вымученное: «Попробуй, нав. Вдруг у тебя получится. Вдруг, нам действительно пора уходить отсюда. Тогда я тоже не стану вредить тебе на Голкья.»
— Поклянись, что не станешь вредить.
«Клянусь! Свет, Тьма и все стихии Голкья да будут мне свидетелями.»
Асур, призывающий Тьму в свидетели — это стоило услышать! Хотя веры врагу всё равно нет и не будет.
Предельно осторожно и бережно, чтобы не стронуть клинок в ране, Ромига начал разжимать стиснутые на рукояти пальцы, но в этот самый миг и асур, и нож сделались для него призрачными, как давешние образы Первой Войны. Видеть — видел, коснуться не мог.
«Не так быстро, нав. И вообще, тебя здесь нет, ты не настолько хороший сновидец. Да, ты спишь, и тебе снится! Просыпайся, выздоравливай, разыщи мой дом наяву.»
Он, и правда, проснулся. И тут же выпросил у Рыньи уголёк, чтобы набросать на стене панораму горных вершин, которые виднелись из той башенки.
Мальчишка молча наблюдал за Ромигиными стараниями, а дождавшись результата, восхищённо воскликнул:
— Ты зарисовываешь свои сны на стене, совсем как мастер Лемба. Кто это? Зверь-рыба скрадывает добычу на мелководье?
Нав ещё раз присмотрелся к своему рисунку: да, если сменить масштаб, изображённое похоже на ряд спинных плавников, режущих водную гладь.
— Нет, Рыньи, это горы над облаками. Возможно, высочайшие горы Голкья, или просто очень высокие и острые.
Мальчишка приоткрыл рот в изумлении:
— Разве можно так рисовать горы? Даже наш мастер так не делает!
— А я делаю, — рассмеялся нав, хотя ему было совсем не весело. — Делаю, чтобы лучше запомнить место, которое явилось мне во сне. И чтобы показать его другим, ведь я больше не могу сплетать видения. Вильяра ушла давно?
— Незадолго до заката, а сейчас уже стемнело. Она обещала вернуться ближе к полуночи.
— Позови её? Лучше, вместе с Альдирой. Хочу показать мудрым этот вид.
Продолжение: chorgorr.diary.ru/p217217129.htm
Автор: chorgorr
Персонажи: нав и местные
Категория: джен
Жанр: драма, ангст, экшн
Рейтинг: NC-17
Канон: практически оридж, «Тайный город» где-то очень далеко за кадром
Краткое содержание: Цель у нава-попаданца всё та же: выжить и вернуться домой. Но сил и средств — всё меньше. Или ему только так кажется?
Предупреждения: попаданец, ксенофилия, смерти второстепенных персонажей.
Начало:
chorgorr.diary.ru/p215183319.htm
chorgorr.diary.ru/p215696258.htm
chorgorr.diary.ru/p216639571.htm
chorgorr.diary.ru/p216639668.htm
08.01.2019***
Плохо, ему всё ещё очень плохо.
Вообще, можно ли отыскать что-нибудь хорошее в нынешнем положении Ромиги?
Ну… Он почти перестал сомневался, что выживет и на этот раз.
А что плохого, кроме самочувствия? По пунктам? Слишком длинный список! Даже непонятно, какой пункт ставить вторым, после однозначно первого: асура на Голкья.
Ну, вот, к примеру: больной, изувеченный нав отчаянно нуждается в Вильяре. Опять и снова, как в самом начале их знакомства! Вильярины песни, буквально, воссоздают его тело, пожёванное светлым кругом, почти переваренное его собственной, Ромиги, жаждой небытия… Не бытия: асур знает, кем, где и как, поправка важна! Ромига — нуждается, а колдунья ловит очередных беззаконников.
От песенок Рыньи, по сравнению с Вильяриными, проку мало. То есть, не то, чтобы совсем нет: нав и от малого не отказывается, не в его положении — привередничать!
А ещё мальчишка Рыньи — замечательный сказитель. В его устах прошлое Голкья занимательнее, живее и ярче свежих новостей. Все эти истории о могущественных колдунах, искусных мастерах, удачливых купцах, о прочих обитателях холодного мира, сотворивших — или натворивших — в своей жизни нечто достаточно неординарное, чтобы остаться в памяти поколений. Для внимательного исследователя все эти сказки могли бы стать кладезем информации о быте, нравах, образе мышления голки. Они и становятся, только иначе, чем обычно. Они бередят Ромигину память, поднимая из её глубин обрывки, клочья от былого всеведения Повелителя Теней. Что осталось от того всеведенья, а что ушло, наву ещё предстоит выяснять. Океан сырой, неструктурированной информации смутно и угрожающе плещется за хрупкой преградой из «я пока не в состоянии об этом думать». Однако Ромига уже способен, слушая сказки Рыньи, вышелушивать истинные факты из вранья очевидцев и позднейших домыслов. Он ясно ощущает грань, его увлекает игра ума…
Тунья принесла еду. С чувством времени у Ромиги сейчас примерно так же, как с ночным зрением, поэтому он не уверен, завтрак это, обед или ужин? Не важно: еда. Ему наконец-то всерьёз захотелось есть. Он глотает бульон с перетёртыми волоконцами мяса, облизывается и просит добавки, потом ещё добавки. Рыньи переспрашивает, уверен ли он? Может, позже? И не пора ли перестелить морской мох? Тунья, отворачиваясь, морщит нос, в глазах мелькает брезгливая жалость.
— Тунья, дай мне зеркало, — требует Ромига тоном, не терпящим возражений.
Охотница фыркает, роется в стенной нише и достаёт просимое. Придерживает тяжёлую серебряную пластинку, чтобы он не уронил… Н-да! Болезненно-тощая, рябая рожа в зеркале не имеет ничего общего с холёным «мистером Безупречность». Кожу стянуло рубцами. Волосы, брови, ресницы сгорели в буйстве стихий и не торопятся отрастать. Белки глаз — в густой сетке кровеносных сосудов: выглядит жутко, будто трещины от зрачков…
— А я тебе говорила, незачем тебе на это смотреть!
Голос Вильяры прозвучал так внезапно и резко, что Тунья выронила зеркало. Ромига вцепился в резные края всё ещё не слишком послушными пальцами — удержал.
— Оплакиваешь свою гладенькую шкурку? Дурень! — рявкнула на него колдунья. — Жив будешь, отрастишь новую.
Она заглянула в котелок с остатками похлёбки, выхватила у Рыньи ложку и жадно накинулась на еду. Выскребая гущу со дна, велела Тунье принести ещё. Та, кажется, охотно воспользовалась предлогом, лишь бы убраться подальше от голодной и злой хранительницы клана. Рыньи тоже притих, насторожённо поблескивая зрачками. Ромига решил избавить его — заодно и себя — от мук любопытства. Спросил.
— Вильяра, ты поймала ту погань?
Мудрая проворчала сквозь зубы:
— Мы поймали. Я изгнала.
Лишённый магии нав не способен заглянуть в её память, не видит даже ауры, но судя по тону, дальнейшие расспросы неуместны, как если бы над головой колдуньи полыхала неоновая вывеска: «Не влезай, убью!» С поразительно мерзким дребезжанием колдунья отставила пустой котелок. Метнулась туда-сюда по комнате, встряхивая, потирая и разминая кисти рук. Прижала пальцы к собственной щеке — поморщилась.
Почему она морщилась, Ромига понял сразу, едва Вильяра начала ворошить этими руками его уютное гнёздышко из морского мха. Не руки — ледышки! Но не успел он возмутиться вслух, как Вильяра уже подхватила и вытащила его из короба со мхом. Переложила на свободную часть лежанки, принялась деловито осматривать, ощупывать… Хмурила брови, негромко напевая в тревожном, дёрганном ритме. То ли от песни, то ли от ледяных пальцев, бесцеремонно проминающих тело, Ромигу пробрала дрожь. Он ещё ни разу не наблюдал Вильяру такой отстранённой и сосредоточенной одновременно. Когда колдунья перевернула его со спины на живот, он едва ли не обрадовался возможности не встречать её взгляда.
— Рыньи, выйди! Следующая песнь — не для тебя. Почую, что ты подслушиваешь, вырву язык вместе с горлом. И Тунье скажи, чтобы не заходила, пока я не позову.
Мальчишка не посмел возразить: выскочил из комнаты и дверь за собой закатил.
— Вильяра, что ты собираешься делать? — с опаской уточнил нав.
— Я не собираюсь, я делаю. Я лечу тебя. Лежи смирно и терпи. Кричать, смеяться или плакать я тебе разрешаю. Шевелиться — не разрешаю, — сказала и, не дожидаясь ответа, запела в полный голос.
Поначалу, никаких ощущений: Ромига успел вздохнуть и расслабиться, смиряя озноб. Потом… Сколько нервов в организме нава? Вот если бы он раньше не интересовался этим вопросом, то узнал бы прямо сейчас, но вряд ли запомнил: отключился от боли почти мгновенно.
Пришёл в себя под тот же голос, под новую песнь, совершенно точно — не в доме Кузнеца. Открыл глаза — подумал, что окончательно ослеп. Но нет, наверное, здесь просто темно. Холодно, сыро, капает вода. И Вильяра завывает так, что хочется заткнуть уши… А почему бы, собственно, ему их не заткнуть? А потому что… Руки-ноги отнялись!
Он думал, что в полной мере познал бессилие и беспомощность? Нет, кажется, предстоят очередные открытия.
— Вильяра?! — изо рта не вылетело ни звука. Ромига попытался позвать колдунью ещё раз, с тем же результатом.
Она выла уже на каких-то совсем запредельных низах, едва слышно, скорее — ощутимо. Капли с потолка звонко падали в большую лужу или маленькое озеро, порождая причудливое многоголосое эхо. Нав по-прежнему ничего не видел, но узнавал ритм этой капели. Или ему показалось? Ну не затащила же его Вильяра в Дом Теней, в место тысячелетних мучений Онги? Ну, нет же?
Ладно, по крайней мере, Ромига не привязан к алтарю. Он просто лежит, завёрнутый… Закатанный в большую рогачиную шкуру, как в ковёр, одна голова снаружи. Да, он более-менее ощущает своё тело, но шевелиться не может… Паника — не выход из ситуации! Да, иногда она пробуждает скрытые резервы… Увы, не в этот раз!
Вильяра допела.
Несколько мгновений совершенной, оглушающей тишины. Разочарованный вздох, и вот уже в темноте затеплился огонёк, освещая лицо колдуньи и — Ромига не ошибся — прежнее обиталище Онги.
Вильяра подошла к лежащему наву, прищёлкнула пальцами, бросила устало:
— Теперь ты можешь говорить.
Зарычать он смог, наброситься на неё — нет.
— Что! Мы! Делаем! В этой щуровой заднице?
Колдунья молча села, потом легла рядом: впритирку, однако спиной к Ромиге.
— Я звала Камень-алтарь. Увы, он не пришёл, — она то ли усмехнулась, то ли всхлипнула, предваряя следующий вопрос. — Нет, Ромига, не для жертв. Ты однажды лежал на этом Камне, и Камень лечил тебя. Он помнит тебя. Он вылечил бы тебя и сейчас, если бы явился на зов. А потом ты призвал бы остальные бродячие алтари, что были в Пещере Совета, и вы бы исцелили меня. А потом мы вместе придумали, как доисцелить Голкья.
— Умопомрачительный замысел! — только и нашёлся ответить нав. Его колотило от бессильной ярости и пережитого страха, но он старался говорить тихо, ровно, внятно. — Что ты намерена делать теперь, когда твои расчёты ухнули в навозный колодец?
— Мы вернёмся в дом Кузнеца, я продолжу петь над тобой, как пела прежде. Я больше не стану спешить. Это было жестоко и необдуманно — призывать на тебя изначальную стихию, в полноте и силе. Прости меня, Ромига. Как бы я ни устала ждать весны, мы с тобой не будем спешить.
— Ты звала Тьму?
— Да. Поэтому я выгнала Рыньи.
Ромига заметил, что трясёт здесь не его одного: Вильяра тоже мелко дрожит.
— Как мы попали в эту пещеру?
— Ты уже бывал здесь, и я — немножко, вместе с тобой. Я легко нашла этот Дом Теней, ведь чары Иули больше не скрывают его. Мы с тобой явились сюда изнанкой сна и так же уйдём… Прости, Ромига, я очень испугалась за тебя, — она всхлипнула и теснее прижалась к его боку.
— Я умирал?
— Мне показалось, что да. Поэтому я рискнула принести тебя сюда и позвать Камень. Это тоже дурость, но я больше не повторю её. Песнь призыва можно спеть единственный раз в жизни.
— А песнь Равновесия?
Вильяра не ответила, трясло её всё сильнее.
— Ты нарочно заколдовала меня, чтобы я не шевелился?
— Да. Чтобы ты сгоряча не проломил мне башку. Как только вернёмся в дом Кузнеца, я сниму все чары.
— Тогда возвращай нас туда… Нет, сперва погаси огонёк и подожди.
Одинокий «светляк» мигнул и покорно сгинул.
Ромига закрыл глаза. Досчитал до десяти — открыл. Снова закрыл. Повторил несколько раз, сравнивая ощущения. Увы, подземный мрак оставался для него абсолютно непроглядным. То есть, нав обошёл бы пещеру, не бодая лбом сталактиты и не спотыкаясь о сталагмиты. Тьма оставила своему непутёвому чаду достаточно подсказок: эхо, запахи, движение воздуха. Однако ночное зрение не возвращалось, и Теней в их обиталище Ромига не чуял. Ну, в общем, за что боролся…
— Ромига?
— Да, Вильяра.
— Тени пробуждаются. Они недовольны тем, что мы здесь. Нам пора уходить.
Нав по-прежнему не ощущал ничего: ни пробуждения Теней, ни их недовольства.
— Пора, значит, веди.
А не так уж долго они отсутствовали в доме Кузнеца! Тунья едва успела до кухни и обратно. Вильяра сама откатила перед нею дверь, забрала котелок с горячим, парящим варевом и отослала охотницу прочь.
Рыньи объявился, когда нав и колдунья доедали похлёбку. Ложку Ромига держал сам, хватит уже валяться тряпочкой!
Как здорово было бы влезть к Вильяре в мозги или учинить ей допрос с пристрастием! Выяснить, что происходит с навом, с ней самой, со всем её щурами и асурами драным миром? Что она знает и думает об этом? Но пока Ромигины возможности, мягко говоря, ограничены: он способен лишь смотреть, слушать, задавать вопросы… Тоже не мало, если умеючи.
Тем более, Вильяра не уклоняется от беседы. Наоборот, она явно ищет возможности выговориться. Снова прогнала Рыньи и, кажется, зачаровала комнату от подслушивания.
— Нимрин… Ромига, скажи, ты слышал, как я звала Камень?
Нав отметил, что сытная еда и тепло жилого дома так и не уняли дрожь Вильяриных пальцев, глаза колдуньи — солнца в День Владыки, и запах страха сочится из пор.
— Слышал. Не всё, но кое-что… А что, я не должен был?
Она отрицательно мотнула головой, понимай, как знаешь. Спросила, требовательно заглядывая ему в глаза:
— Ты запомнил песнь? Ты сможешь повторить её, если колдовской дар вернётся к тебе?
Ромига постарался улыбнуться ей мягко, успокаивающе. Хотя, как это смотрится на его обжжённой роже — асур знает.
— Пусть сначала вернётся! Скажи-ка, Вильяра, а ты надеялась, что Камень возвратит мне дар вместе со здоровьем?
— Я надеялась… Вернее… Ромига, я хочу, чтобы ты знал: никто не учил меня призывать бродячие алтари. Никто из живых или недавно умерших. Никто из моих наставников. Никто, ты понимаешь!?
Он понимал, что очень могущественная, прежде не замеченная в трусости колдунья смертельно напугана. Но что именно её напугало?
— Никто не учил тебя? Так может, поэтому ты и не смогла?
Вильяра отчаянно замотала головой:
— Если бы! Но я уверена, моя песнь была действенной. Я не знаю, откуда, но я совершенно точно это знаю. Просто Камень не пожелал идти на мой зов. Так бывает. А вот чего я не знаю, так это повезло нам с тобой, или нет, что Камень не явился.
Нав фыркнул:
— Терпеть не могу подарков из ниоткуда, с ними вечно какие-то неприятности! Поэтому я предпочту думать, что нам повезло.
— А ещё… Ромига, я… Сейчас мне кажется, что я не вполне сознавала себя, когда затащила нас с тобою в Дом Теней и запела там песнь Призыва, — она осеклась, ужас плеснул из расширенных зрачков.
Вот теперь — страшно. По-настоящему. Потеря контроля для мага её уровня — как правило, смерть. Вопрос только, чья? Теперь понятно, почему Вильяра в Доме Теней остерегалась схлопотать от нава по башке и приняла меры предосторожности. Контроль-то она теряла, а соображалку — не вполне, значит, была втройне опасна… Опасна до сих пор?
Магических возмущений Ромига не ощущает совсем, это сбивает ему все старательно отработанные реакции. Потому он держится гораздо спокойнее, чем должен. А с другой стороны… Что ещё он может противопоставить идущей вразнос колдунье, кроме этого своего не вполне естественного спокойствия? Ведь даже в идеальной форме гарка Ромига, не факт, что справился бы с мудрой Вильярой: сумел её безопасно скрутить или уничтожить. А сейчас решать проблему силовым путём — как доходяге-челу переть на гарку. Зато и полуживой Ромига вполне в состоянии затянуть простую, «детскую» песенку, которая действует на всех голки: без приложения колдовства, на одной привычке.
Вильяра охотно подхватила Зимнюю песнь умиротворения, и ей-то было, что туда вложить! Если она не экранировала комнату, небось, хватило на весь дом Кузнеца…
Допели. Помолчали.
— Вильяра, а ты можешь рассказать, что с тобою происходит, кому-то из мудрых? Посоветоваться с тем, кому доверяешь? Кого уважаешь?
Она кивнула:
— Я должна. Я расскажу всё Альдире. Я назвала его наставником, и он сейчас временный глава Совета Мудрых. Ему следует знать. С тех пор, как я ранила себя в Пещере Совета, со мной творится неладное. Я не знаю, какой вихрь подхватит меня завтра, и куда понесёт. А я не желаю становиться чем-то вроде Великого Безымянного. Нимрин, пожалуйста, выздоравливай скорее!
— Вильяра, а как ты думаешь, когда ты призывала ко мне Тьму, тебя тоже несло?
— Нет. Я просто надеялась ускорить твоё исцеление, но я переборщила. Хотя… Нет, вряд ли… Возможно, песнь старшей стихии странно наложилась на мой искажённый дар? Я не знаю.
— Вильяра, попробуй ещё раз. Осторожно. Медленно.
— Нимрин, ты спятил! Без присмотра Альдиры — ни за что!
Он вздохнул с облегчением:
— Я рад, что ты это сказала. А споёшь, как пела раньше?
— Да, если ты настаиваешь.
— Да, настаиваю.
Волны тепла и холода, мурашки, лёгкое покалывание — ничего экстремального. Кажется, Вильяра осторожничала, Ромига не возражал.
А потом колдунья переместила его в купальню или баню: небольшую пещерку, где полно горячей воды и пара. Там уже хозяйничал Рыньи, смешивая воду в огромных кувшинах. Колдунья с мальчишкой помогли Ромиге смыть с кожи всю накопившуюся за время болезни дрянь. Облегчение — неимоверное! Слабость — тоже, но вопреки обстоятельствам, Ромига внезапно ощутил себя почти довольным жизнью.
Так он и уснул: чистый, укутанный в чистые шкуры. Лёгкий, как дуновение ветерка, как лунные блики на снегу…
Сияющий чертог, свет полной луны — искрами сквозь мириады граней. Камень-алтарь: Ромига повидал их достаточно, чтобы не обознаться. Тело на алтаре — асур. Их-то Ромига не встречал во плоти, но сие немыслимое совершенство ни с чем не перепутаешь. Ненавистный враг лежит на спине, руки сжаты на рукояти кинжала, клинок — в сердце. Лицо с закрытыми глазами спокойно, как у статуи. Враг не шевелится и не дышит, но считать его мёртвым преждевременно.
Три шага вперёд, провернуть клинок в ране, выдернуть и полоснуть по горлу, одним ударом отсекая голову от тела…
Нав даже не начал движения, как пол ушёл из-под ног, лавиной обломков увлекая в пропасть. Было ли там дно, Ромига так и не узнал — просто оказался в исходной точке.
Скользящий шаг вперёд и в сторону: без мыслей, без намерений, просто чтобы не стоять, где однажды провалился.
А теперь, нав Ромига, придержи-ка свои инстинкты, осмотрись и подумай. Где ты? Как ты сюда попал? По чьей воле ты здесь?
Не по своей — точно. Засыпая в доме Кузнеца, Ромига не думал об асуре: насколько способен не думать об этой белой обезьяне. По крайней мере, нав не горел желанием немедленно повидаться с тварью. Однако они оба здесь, в этом чертоге.
Реально ли происходящее? Колдовать Ромига не может, магию не ощущает. Поэтому для начала он быстро осмотрел себя, как смог без зеркала. Цел, не истощён. Одет по-охотничьи. Никакого оружия или артефактов. Итого: отличия от предыдущего момента, где он себя помнит, очевидны и существенны. Вряд ли у него выпало из памяти, как он выздоравливал. Скорее, это сон или наваждение… Ладно, допустим.
Лёгчайшим, плывучим шагом нав приблизился к алтарю — пол держал, не проваливался. Что имеем здесь, кроме объекта генетической ненависти и острейшей личной неприязни?
Беломраморная глыба: грубо отёсанная, с проушинами для ремней, но сами ремни отсутствуют. Привязи не нужны, лежащий на алтаре принёс себя в жертву сам. Асур смертельно ранил себя… Или нет? Маловато Ромига интересовался физиологией Первых, кто же знал, что пригодится… Несомненно, рана — тяжёлая, и оставленный в ней клинок не способствует заживлению. Ключевой вопрос: алтарь вытягивает жизнь из жертвы или, наоборот, хранит её и поддерживает, как было с Онгой?
Нав сделал ещё один малюсенький шаг вперёд и коснулся Камня. Не ощутил ничего, кроме прохладной шероховатости мрамора: магическая составляющая мира недоступна, хоть разорвись! Набрался решимости, смирил отвращение и дотронулся до врага. Асур не среагировал ни на первое, сторожкое прикосновение к плечу, ни на беглую проверку кое-каких медицинских показателей. Насколько Ромига смог определить без сканирующих арканов, враг — в глубочайшем анабиозе.
На крепнущее желание — добить гада — пол под ногами отвечает многозначительным потрескиванием. Впрочем, Ромига и так не спешит осуществлять желаемое, вспоминая, что мудрые говорили о ситуации с Онгой. Здесь ритуал, несомненно, другой, но… Пока асур на алтаре, его смерть может быть чревата. И совершенно не ясно, получится ли снять его с алтаря живым?
Как же не хватает магии! Хотя… Неизвестно, смог бы нормальный нав попасть в это место и безнаказанно находиться в нём?
Кстати, а что за место-то? Даже в лунном свете оно слепит бликами, до головокружения раздражает, будоражит своей чуждой сияющей гармонией. Ромиге трудно сфокусировать взгляд, оценить форму помещения и расстояние до стен. Ему кажется, он попал внутрь искусно огранённого бриллианта. А впрочем, натёки льда немного пригасили свет, смягчили и сгладили идеальную геометрию… Это круглая башенка с заострённым куполом, ярдов двадцати в диаметре. Прозрачные грани стен позволяют любоваться окрестным пейзажем: лунно-звёздным небом, волнистой пленой облаков — далеко внизу, торчащими из облаков горными пиками. Похоже, что алтарь — вершина высочайшего из них, башенка надстроена сверху.
Вид ночного заоблачного высокогорья до тоски похож на земные Гималаи, и Ромига замирает, прильнув к холодной стене. Злобно косится на откровенно иномирную серую луну, бьётся лбом о хрусталь: не в полную силу, но ощутимо. Асур, падаль неупокоенная, за свидетеля: нав не готов вернуться домой таким, какой он сейчас.
Резко оборачивается, будто бы услышав короткий смешок… Показалось. Асур на алтаре неподвижен, словно изваян из глыбы, на которой лежит. Лунные блики обрисовывают совершенное существо, прекраснейшее творение Спящего. Кожа — белее мрамора, белые волосы туманными струями ниспадают с Камня и растекаются по хрустальному полу.
Кажется, эти бесконечно длинные пряди — единственное, что роднит врага с Онгой. Нет, ещё то, что и тёмный, и светлый, в не очень-то ясном сознании пребывая на алтарях неисчислимые года, волосам своим позволяли расти, а ногтям — нет. Ромига фыркает, представив, как выглядело бы обратное. Онге — всё равно: хуже некуда. А вот если Ромига примет предложение врага и уляжется на алтарь сам, то придётся внести поправку в мелкие бытовые привычки… Тьфу! Магию бы сначала вернуть!
Он передёрнул плечами, всё отчётливее ощущая себя не у хрустальной стены над горной высью, а в Доме Теней, навзничь на Камне. В руках — обсидиановый клинок, вроде тех, что делал Арайя, и надо воткнуть это в себя. Благодаря Стурши, Ромига представляет, что его ждёт. Однако почему-то решил, что так будет лучше для всех. Остриё предвкушающе покалывает кожу: решил — не тяни. Резкий вздох, короткое напряжение мышц, хруст разрезаемой плоти — боль ожидаемо захлёстывает, но не убивает быстро, а растягивается в бесконечность. Становится привычкой. Оставляет пространство для ещё более невыносимой мысли-ощущения: всё зря…
Ромига закашлялся, не сразу вспомнив, как дышать. Отлип от стены, в несколько шагов преодолел расстояние до алтаря. Упёр ладони в Камень по обе стороны от лежащего там. Рявкнул ему в лицо:
— Нет! Не дождёшься! — чуть сбавил тон. — И тебя тоже я отсюда сковырну. Найду способ. Потом продолжим войну где-нибудь в другом месте. Не на Голкья.
Лицо врага осталось каменно неподвижным, но нав услышал его ответ в своих мыслях. Неожиданно безнадёжное, вымученное: «Попробуй, нав. Вдруг у тебя получится. Вдруг, нам действительно пора уходить отсюда. Тогда я тоже не стану вредить тебе на Голкья.»
— Поклянись, что не станешь вредить.
«Клянусь! Свет, Тьма и все стихии Голкья да будут мне свидетелями.»
Асур, призывающий Тьму в свидетели — это стоило услышать! Хотя веры врагу всё равно нет и не будет.
Предельно осторожно и бережно, чтобы не стронуть клинок в ране, Ромига начал разжимать стиснутые на рукояти пальцы, но в этот самый миг и асур, и нож сделались для него призрачными, как давешние образы Первой Войны. Видеть — видел, коснуться не мог.
«Не так быстро, нав. И вообще, тебя здесь нет, ты не настолько хороший сновидец. Да, ты спишь, и тебе снится! Просыпайся, выздоравливай, разыщи мой дом наяву.»
Он, и правда, проснулся. И тут же выпросил у Рыньи уголёк, чтобы набросать на стене панораму горных вершин, которые виднелись из той башенки.
Мальчишка молча наблюдал за Ромигиными стараниями, а дождавшись результата, восхищённо воскликнул:
— Ты зарисовываешь свои сны на стене, совсем как мастер Лемба. Кто это? Зверь-рыба скрадывает добычу на мелководье?
Нав ещё раз присмотрелся к своему рисунку: да, если сменить масштаб, изображённое похоже на ряд спинных плавников, режущих водную гладь.
— Нет, Рыньи, это горы над облаками. Возможно, высочайшие горы Голкья, или просто очень высокие и острые.
Мальчишка приоткрыл рот в изумлении:
— Разве можно так рисовать горы? Даже наш мастер так не делает!
— А я делаю, — рассмеялся нав, хотя ему было совсем не весело. — Делаю, чтобы лучше запомнить место, которое явилось мне во сне. И чтобы показать его другим, ведь я больше не могу сплетать видения. Вильяра ушла давно?
— Незадолго до заката, а сейчас уже стемнело. Она обещала вернуться ближе к полуночи.
— Позови её? Лучше, вместе с Альдирой. Хочу показать мудрым этот вид.
Продолжение: chorgorr.diary.ru/p217217129.htm
Вопрос: Прочитали?
| 1. Да! | 5 | (100%) | |
| Всего: | 5 | ||
@темы: Тайный Город, тексты, навы, Ромига, десница пращура, Голкья, асуры
-
-
08.01.2019 в 23:13-
-
09.01.2019 в 01:29Жаль обоих, потому что платят, во многом, по чужим счетам. Особенно, Ромига.
-
-
09.01.2019 в 14:41Наконец, Ромиги много, ура! И навская прагматичность и четкость очень нравится.
-
-
09.01.2019 в 15:51Наконец, Ромиги много, ура! Ромига же сказал: ему надоело валяться тряпочкой!)
-
-
25.03.2019 в 03:42